припомнила я одного нашего охранника, вечно жевавшего шоколадки и ириски.
Мальчишка снова покаянно вздохнул, только в это его покаяние я ни на
секунду не поверила. Просто взяла его за руку, отвела в комнату, достала из
холодильника коробку с эклерами и персиковый сок. Можете себе представить,
он съел семь пирожных и скис только на восьмом! Отвалился от стола, погладил
округлившийся, словно у щенка, животик и расцвел широкой, до ушей, улыбкой.
Во рту его не хватало двух нижних зубов. Я не удержалась и засмеялась. Так
мы некоторое время и сидели, хихикая. Потом я спросила:
- Ты чей такой?
- Был бабы Зоин и мамкин, а теперь ничей. Просто свой собственный.
Мне враз расхотелось смеяться. Через полчаса я выяснила непростую
Федькину судьбу. Жил он в Шушановке с рожденья, без отца, только с мамой. У
них с бабкой, которая была мальчишке на самом деле прабабкой, был старенький
домишко. Баба Зоя умерла два года назад, а прошлым летом мать нанялась
кассиршей куда-то, но ее обвинили в растрате и посадили аж на три года.
За Федькой приходили много раз, хотели в детдом забрать, но ему в приют
ужасно не хотелось, и он всякий раз умудрялся спрятаться или убежать от
дамочек из опекунского совета. Ловить мальца по шушановским задворкам для
них было делом непосильным - Федька знал наизусть все закоулки и поймать его
было невозможно. Дважды на него милиция устраивала самые настоящие облавы,
но сердобольные шушановские жители прятали мальчишку, хотя и бранили за
нежелание облегчить себе судьбу.
Зиму Федька провел в домишке, топя печку чем попало и питаясь тем, что
соседи дадут, или что удастся утащить. По шмыганью конопатого носа я поняла,
что ему пришлось несладко. Хорошо, что мать как-то научила его буквам, а как
складывать слова, он сообразил сам. Вот и прочел все старые книжки и газеты
в доме. Газеты постепенно сжег, а книжки до сих пор перечитывает, ведь
электричество в доме отключено за неуплату и телевизор не работает.
Весной жизнь стала веселее - народу стало побольше, можно искупаться в
ручье, незаметно залезть в соседский погреб или нарвать чего-нибудь ночью на
огородах. Правда, за ним опять приходили пару раз. Но соседи молчали, как
партизаны, и от него отстали, решили, что за зиму сгинул.
А сегодня ему так захотелось полакомиться чем-нибудь вкусненьким, что он
рискнул залезть в знакомый дом и утащить варенье. Галина Петровна и раньше
его подкармливала, даже звала к себе жить, но он не очень ей доверял,
строгая больно. Он прожил в одиночку почти год и рассчитывал продержаться
еще две зимы, до возвращения матери. Беспокоило его только одно - школа. В
прошлом сентябре он должен был пойти в первый класс, а если пропустит еще
два года, то в школе ему придется учиться с малявками, стыдно будет. Тут он
печально вздохнул и сцапал восьмую эклерину.
Я сидела ошарашенная - мальчишке семь лет, а он живет совершенно один,
ест что попало, спит, где придется... А одежда, обувь? На все мои вопросы
Федька только плечами пожимал, потом признался, что пару раз на свалку ходил
- приоделся и обулся на славу. Земляничное мыло ему Настя подарила, а зубы
чистить не обязательно. Тут он снова улыбнулся, только улыбка получилась не
уж такая веселая.
Встав из-за стола, я принялась шагать по комнате. Жалость к маленькому,
никому не нужному человечку смешалась с уважением к его недетской стойкости.
В моих обстоятельствах глупо брать на себя еще и ответственность за Федьку,
но разве у меня есть выход? В конце концов, мой собственный ребенок отдан на