- Рублей или долларов? - только и поинтересовался он уже на ходу.
   - Долларов, долларов! - устремилась я за ним.
   Мы вылетели галопом на улицу и  уселись  в  потрепанную  "шестерку".  Всю
дорогу я молчала, с ужасом думая, что мы можем опоздать, и моего сына успеют
присвоить какие-то люди, которых я заочно уже  готова  была  задушить,  хотя
они, скорее всего вообще ни о  чем  не  подозревают.  Я  знала,  что  многие
иностранцы приезжают в Россию, чтобы усыновить ребенка, и этим беззастенчиво
пользуются наши алчные чиновники, обдирая их как липку.
   Наконец мы въехали в унылый поселок, носящий название Веселый. Веселого в
нем не было ничего, разве что группка пьяниц у пивного ларька. Проехав через
поселок, Купавин остановил машину в конце грязной ухабистой улицы. Велев мне
не выходить из автомобиля, он взял у меня деньги и исчез. Его  не  было  так
долго, что я вся  извелась.  Через  час  он  вернулся  и  попросил  еще  сто
долларов. Я без звука полезла в сумку.
   Прошло еще полчаса, и, наконец он, беззаботно посвистывая, уселся за руль
и завел мотор.
   - Ну что, получилось? - стараясь сдерживаться, спросила я.
   - Да, конечно. Мальчика я видел, деньги отдал. Нужно подождать до десяти,
когда уйдут все воспитатели. Сторожу купили бутылку и  он  к  этому  времени
будет в неподъемном состоянии.
   Я посмотрела на часы, было только семь часов.  Мы  отъехали  в  ближайший
лесок и там слушали радио и курили  до  десяти.  Я  даже  пыталась  цветочки
собирать и веночек плести, чтобы скоротать время.
   Когда мы вернулись к детскому дому, было  уже  почти  темно.  Но  даже  в
темноте  было  заметно,  что  здание  находится  в  плачевном  состоянии,  -
штукатурка облезла и кое-где отвалилась. Во дворе виднелись дряхлые качели и
вкопанные в землю автомобильные покрышки, выкрашенные давным-давно  масляной
краской. Песочница пустовала. Господи, что же это за детское учреждение, где
даже кубометр песка в песочницу не могут завезти?
   Мы обошли дом и разыскали хозяйственный вход.  Внутри  пахло  подгоревшей
кашей и хлоркой.
   Ободранные полы, следы потеков на стенах... Пройдя по длинному  коридору,
освещенному  одной  тусклой  лампочкой,  мы  зашли  в  комнатенку,  очевидно
предназначенную для сотрудников. Стены украшали какие-то  графики  и  старые
календари с котятами и щенками.  Вся  мебель  состояла  из  трех  письменных
столов образца  пятидесятых  годов  и  медицинского  топчана  с  поролоновой
подушкой. Мы присели на топчан и застыли в ожидании.
   Через несколько минут в дверь заглянула  пожилая  полная  женщина,  молча
кивнула и исчезла. Прошло еще минут пять, и  она  вернулась,  ведя  за  руку
сонного малыша. Я сперва даже не узнала Егорку, - его чудные вьющиеся волосы
были неровно  обстрижены  и  топорщились  светлым  ежиком.  Одет  он  был  в
застиранную ситцевую пижамку и сандалики  с  обрезанными  пятками.  На  щеке
красовалась ссадина. Мальчик растерянно щурился, очевидно,  его  только  что
разбудили.
   Я бросилась к нему, и он вначале испуганно отпрянул, не узнавая, но потом
вдруг обхватил меня двумя руками за шею, уткнулся носом в шею и пробормотал:
   - Я знал, что ты придешь. Я всем говорил,  а  Сима  не  верила.  Ты  меня
заберешь отсюда? Правда, заберешь?
   - Конечно, заберу, конечно, - простонала я.
   - И не умрешь больше? Никогда-никогда? - не отпускал он мня.