вторая, как парус, по течению потащила. Не знаю, как успел в край полыньи
вцепиться, да ногой вертануть. Спасибо Пудзе, крепление сразу съехало. Лед
гладкий, руки скользят, удивляюсь, как выбрался. Целый месяц болел,
елка-моталка. С рекой, паря, не шути. Не ленись, прежде чем сделать шаг,
всегда лед проверяй. Ну ладно, говорим, говорим, а надо бы поесть. Вот хлеб
свежий принес, да еще кой-чего. Садись, пировать будем.
Старик извлек из котомки огромный кусок копченого мяса, завернутый в
тонкую грязную бумагу. Вид ее, надо признаться, не возбуждал аппетита. Мне
даже показалось, что она покрыта плесенью. Но медвежий окорок оказался
великолепным, и мы его прикончили в два счета.
Лукса взглянул на промасленную бумагу и покачал головой:
- Совсем грязная стала.
"Не то слово", - подумал я, нисколько не удивляясь тому, что старик сунул
бумагу в печку. Через минуту он извлек ее оттуда и бросил на лапник: она
была целехонька, только стала чище и белее. Впрочем, зеленые пятна, которые
я вначале принял за плесень, на ней сохранились.
Взяв еще теплую диковинку в руку, я никак не мог отделаться от ощущения,
что это простая оберточная бумага.
-- Откуда у тебя это?
-- На горе Ко между камней много такой. Удобная -- не рвется, в огонь
бросил, опять чистая.
Тут только я догадался, что это знаменитый минерал даннеморит, который
встречается в горах Сихотэ-Алиня.
НЕ СЕРДИСЬ, ПУДЗЯ
Ночью снилось, будто кто-то тянет меня за ноги в черную бездну. Я
отчаянно цепляюсь за лед, но руки скользят и я погружаюсь все глубже и
глубже. Проснулся весь в поту и долго не мог успокоиться.
Лукса уже оделся и, позавтракав, ушел откапывать капканы. Через полчаса я
тоще был на лыжах и брел по Глухому. Он вполне оправдал свое название. На
нем действительно все по-прежнему глухо. Даже ни одного свежего следа не
появилось.
Вернувшись к становищу, стаж колоть дрова на вечер. Вскоре подъехал
шатающийся от усталости Лукса. Я обратил внимание, что он сильно возбужден.
-- Что-нибудь случилось?
-- Отгадай загадку, -- предложил он вместо ответа, -- в липе сидит,
скребется, пыхтит, тронешь - рычит.
-- Медведь?
-- Точно, гималайский. Тепло, вот и проснулся. Со стенок сухую труху
соскребает. Постель мягче решил сделать. Пойдешь завтра со мной?
-- Ты еще сомневался?! -- обиделся я.
Весь вечер тщательно готовились. Луксе отливал в колупе пули и при этом
сокрушался, что тигр часто бывал на путике.
-- Не буду туда пока ходить. Увидит, что его следы топчу - всякое думать
начнет. Не поймет - сердиться будет.
-- Лукса, ты же говорил, что тигр очень умный вверь. Все понимает.
-- Да, куты-мафа, что думаешь даже знает. Подумаешь: не буду стрелять, --
он понимает и тоже думает: не буду его трогать. Но когда куты-мафа далеко,
он не слышит, что я думаю, не поймет, зачем я хожу, и будет сердиться.
Я не раз слышал, что некоторые промысловики до сих пор настолько боятся