лопаются деревья. Заиндевелые кустарники в хрустальном сиянии. Кедровая хвоя
поблескивает, как соболья ость. Уплотненный воздух вливается в легкие густым
жгучим настоем.
   Скрипучая лыжня увела меня в верховья Буге дальше обычного. На  межгорном
плато сразу обратил внимание на черно-бурое пятно в снегу.  Подойдя,  увидел
мертвого кабана. Смерть настигла его внезапно. Во время  последнего  урагана
от сухостоины, стоящей неподалеку, ветром отломило острый массивный отщеп, и
он, падая с высоты как копье, пронзил зверя насквозь. Оказывается, и в тайге
происходят несчастные случаи. Только виновника не накажешь  -  ищи  ветра  в
поле.
   Ходить в сравнении с началом сезона  стало  заметно  легче.  Толща  снега
надежно укрыла поваленные деревья, кустарники, камни. Чтобы ускорить  спуск,
я сиганул с обрывистой кучи напрямик и внизу угодил в запорошенную яму. Лыжи
изогнулись, предательски затрещали  и...  переломились  пополам  сразу  обе.
Закинув обломки на плечо, попытался идти по лыжне пешком, но не тут-то было.
Как только обопрешься на одну ногу, так она сразу уходит  в  снег  по  самый
пах. Упираясь руками, с трудом вытащишь ее наверх, но при следующем шаге все
повторяется со второй ногой.
   Проковыляв так несколько десятков метров, взопрел.  Горячий  соленый  пот
заливал глаза.  Ноги  загудели  от  напряжения,  отказывались  идти  дальше.
Пораскинув мозгами, срубил ольху. Вытесал из нее две  полуметровые  плахи  и
прибил их прямо на камус (коробочка с гвоздями, веревочками, проволочками  у
меня теперь всегда с собой). Получилось неплохо.  На  этих  лыжах  я  так  и
проходил до конца охоты.
   Довольный и гордый тем, что сумел устранить поломку, завернул на памятную
протоку, где я завалил секача, чтобы  пополнить  запасы  мяса.  К  туше  уже
стекались собольи тропки: крупные следы  самцов  и  миниатюрные  -  самочек.
Снег, которым я засыпал вепря, с трех сторон разрыт. Вот ведь закавыка -- не
знаешь, радоваться или расстраиваться.
   Соболя по каким-то неуловимым для меня признакам отличают следы  зверька,
возвращающегося с богатой кормежки, и тоже начинают  ходить  на  это  место,
поживиться. Замаскировал на подходах к мясу все четыре капкана, что лежали у
меня  в  котомке.  Кабанятиной  придется  пожертвовать.  В  крайнем   случае
воспользуюсь мясом секача, погибшего  во  время  урагана.  На  Разбитой,  по
берегу залива, на днях опять бродил тигр.  Событие  уже  привычное,  но  это
интересно тем, что  след  пролегал  по  местам,  сплошь  заросшим  густейшим
колючим кустарником. Видимо, могучая кошка пыталась расчесать мех.  Вечером,
после ужина, ремонтировал снаряжение и одежду. Все уже изрядно обтрепано, но
надо как-то дотянуть до пятнадцатого февраля - конца сезона.  От  того,  что
скоро домой, - и радостно и грустно. Поживешь некоторое  время  в  городе  и
незаметно начнешь отдаляться от природы. Притерпишься к  заасфальтированным,
дышащим чадом улицам, каменным домам-клеткам, к мысли, что живешь нормально,
как все. Но однажды вдруг по-новому увидишь одинокую старую ель, сохранившую
даже в городском парке дикий, угрюмый вид  и  сердце  острой  болью  пронзит
тоска по нехоженой тайге, по звериным тропам и чуткой тишине  зимнего  леса.
Пройдет несколько дней, тоска утихнет, и городская  суета  опять  затянет  с
головой. Так продолжается до тех пор, пока  внезапно  возникшее  безотчетное
чувство не овладеет всеми помыслами и не отпускает, и вот тогда, не в  силах
подавить себя, идешь на все, чтобы вырваться на волю, в тайгу.
   Почти все мои родственники и друзья в  один  голос  твердят:  "Как  можно