зверек!
   Я почувствовал, что потеряю  всякое  уважение  к  себе,  если  убью  его.
Решение пришло мгновенно, без колебаний. Я положил соболя на  снег.  Тот  не
заставил себя долго ждать:  встрепенулся,  замер  на  секунду  и  небольшими
размеренными прыжками не оглядываясь побежал в глубь тайги. А мои  руки  еще
долго хранили тепло его шелковистой шубки.
   Кто-то из мудрых циников,  великих  знатоков  человеческих  душ,  сказал:
Бойтесь первого порыва, ибо он бывает самым благородным".
   Так наверное и я: повиновавшись мгновенному движению души и  отпустив  на
волю буквально  из  рук  великолепную  добычу,  уже  через  несколько  минут
испытывал твердое раскаяние - за  шкурку  с  такого  зверька  я  получил  бы
немалые деньги.
   Но потом, вернувшись домой и много позже, вспоминая этот случай, я понял,
что был прав перед собой, что все это было не зря! И стоило  поймать  такого
чудесного соболя, а потом отпустить его только для того, чтобы  ощутить  это
внезапное просветление, очищение души.
   Летом, в городе, когда тоска по тайге особенно сильна, я закрываю  глаза,
запрокидываю голову к солнцу, и в этот момент передо мной возникает  одна  и
та же картина: темно-коричневый соболек,  спокойно  к  достойно  бегущий  по
искристой белой пелене. На душе сразу становится  легко  и  радостно,  будто
повидался со старым другом.
   Спустившись с кручи на пойму, я буквально отпрянул от  неожиданности.  На
слегка припущенной лыжне отчетливо виднелись внушительные отпечатки. Крупная
сердцевидная пятка, по форме напоминающая  треугольник  с  прогнутым  внутрь
основанием и  закругленными  вершинами,  окаймлена  веером  овальных  вмятин
четырех пальцев. Опять "священный дух уда" напомнил о себе.  Отметин  когтей
не заметно: они втяжные, и оставляют следы только, если тигр встревожен  или
готовится к нападению. Вскоре он сошел с лыжни к побрел по целине, вспахивая
лапами снег. Тигриная борозда похожа на кабанью, но гораздо глубже,  шире  с
более крупными стаканами отпечатков. Сразу  видно,  что  это  прошел  хозяин
тайги.
   От тигриных траншей меня отвлекла пихта с ободранной  на  высоте  двух  с
половиной метров корой. Сохатый? Да нет, не станет он глодать  кору  старого
дерева, да и содрано мало, всего сантиметров тридцать. Ниже задира разглядел
пять глубоких борозд от когтей. Сразу стало понятно - это медвежья метка.  С
другой стороны дерева был еще один задир, сделанный метром ниже.  Интересно,
почему они на разной высоте? Ведь обычно медведь старается ставить их  какой
можно выше, чтобы другие звери  робели,  видя,  какой  здоровяк  хозяйничает
здесь, и остерегались нарушать границу его участка. Скорее всего это  работа
медведицы я ее двухлетнего пестуна.
   У подножья  одной  из  боковых  лощин  я  сошел  с  путика,  чтобы  снять
засыпанную ловушку, а там четыре рябчика по снегу  прогуливаются.  К  одному
приблизился, так он, чудак, вместо того, чтобы  взлететь,  бросился  удирать
пешим ходом и  бежал  вперевалку  впереди  меня  метров  двадцать,  пока  я,
развеселившись, с гиканьем не хлопнул в ладоши.
   День завершился совершенно неожиданным подарком. Я даже оторопел, увидев,
что в два капкана, поставленных просто так, на всякий случай,  попались  две
норки.

   Девственный лес трещит в объятиях жгучего мороза.  Опять  стынут,  звонко