Не опуская ружья, я стал пятиться назад. Все время, пока тигр был в  поле
зрения, он так и стоял в царственной позе, не сводя с меня  мерцающих  глаз.
Только тугой хвост замер  в  воздухе  в  тревожном  ожидании.  Скрывшись  за
деревьями, я развернулся и, то  и  дело  оглядываясь,  заскользил  к  ключу.
Разочарованные вороны крикливо осуждали мое бегство.
   Весь день перед главами стояла огромная рыже-черная голова  с  оскаленной
пастью. Меня не покидало чувство, что могучая кошка продолжает тайно следить
за мной.
   Проходя  через  кедрач,  услышал   отчетливый   шелест.   Замер.   Шелест
повторился. Я боязливо оглянулся - никого  нет,  а  шелест  все  ближе.  Ну,
думаю, все, от судьбы не уйти. Но тут, наконец, увидел, как по  коре  кедра,
громко шурша, спускается вниз головкой небольшая пичуга с коротким хвостиком
и длинным острым клювом. Это был  неутомимый  поползень.  Поразительно,  как
такая крохотная птаха умудряется производить столько шума. А о себе невольно
подумал: вот ведь, пуганая ворона и куста боится.
   Умом я, конечно, понимал, что великий сородич удэ не собирался  нападать,
но тигр есть тигр. Даже один след производит впечатление. И  все  же  я  был
благодарен судьбе, давшей возможность увидеть так близко  красу  и  гордость
Уссурийской тайги.
   Могучий и царственный  зверь  на  фоне  многовековых  кедров  потряс  мое
воображение я остался в памяти самым волнующим и самым  ярким  воспоминанием
охотничьей жизни. Более всего меня  поразило  его  достойное  поведение.  Он
словно говорил: "Уйди, и я тебя не трону".
   Добравшись до устья ущелья завернул туда проверить ловушки возле кабарги,
но ее на прежнем месте уже не было. Две непальские куницы  затащили  остатки
оленька под лесину и доели его там. Надо  признать,  что  эту  операцию  они
провели виртуозно, сумев обойти все капканы стороной.
   Необычно теплый для  января  день.  На  корнях  буреломного  отвала,  как
весной,  наливаются  солнечным  светом  и,  созрев,  падают  первые   капли.
Потепление особых восторгов у  меня  не  вызывает.  Ночью  подморозит,  снег
зачерствеет твердой коркой, и соболя вообще перестанут тропить.
   На путиках одни разочарования. Порой схватывает отчаяние, но я снова беру
себя в руки, внушая, что времени еще достаточно, что  еще  есть  возможность
наверстать упущенное. Правда, с каждым днем все это  становится  похожим  на
самообман.
   Единственная отрада и отдушина от неудач и неприятностей для меня  в  эти
дни - обед в ясный тихий день. Выберешь между  деревьев  солнечный  пятачок.
Положишь камусом вверх лыжи,  на  них  рукавицы.  Под  ногами  умнешь  ямку.
Неторопливо достанешь из рюкзака сухарь, термос с чаем. Удобно устроишься  и
сидишь среди млеющих под  горячим  потоком  полуденных  лучей1  великолепных
кедров. В сладкой дреме стоят сопки. Редкое постукивание снующего по  стволу
дятла и невнятное бормотание  ручья  под  снегом  лишь  подчеркивают  сонную
тишину. Солнышко ластится, пригревает. Кожа  ощущает  каждый  лучик,  каждый
зайчик На душе становится легко и свободно. Забываешь на время  о  неудачах.
Открываешь термос и с  блаженством  пьешь  душистый  сладкий  чай,  устремив
мечтательный взор на  горные  дали,  легкие  облака,  бесцельно  плывущие  в
прозрачной лазури...

   Три дня провалялся в жестокой простуде - угодил полынью на  Разбитой.  От
избытка свободного времени так наточил ножи и топор,  что  руки  теперь  все