китайских торговых людей на Амуре, давно уж нет боеприпасов.
   Зачастую племя потрясали  опустошающие  эпидемии,  разбойничьи  нападения
жестоких хунхузов, межродовая вражда...
   Меж тем негромкий голос Луксы продолжал:
   -- Как дошла Советская  власть,  стало  легче.  Бесплатно  дома  строили;
карабины,  патроны,  продукты,  посуду,  инструмент  давали.  Перед   войной
хозяйства на Саях и Джанго были. Я в "Красный охотник" на Саях записался.
   - Подожди, ты же говорил, что ваш род по Сукпаю кочевал?
   - Оттуда я ушел мальчишкой. Через год, как отца с матерью  после  большой
болезни потерял. Мать шибко любил. Все ее украшения вместе  с  ней  положил.
Осенью двуногий шатун могилу открыл и серебряные вещи унес! Однако  как  лед
сошел, в Тигровой протоке кое-что  нашли  в  карманах  утопленника.  У  меня
сохранилось только  вот  это:  Лукса  расстегнул  ворот  рубашки  и  показал
висевшую на шее небольшую фигурку улыбающегося человека с  узкими  щелочками
глаз и пухлыми щеками. Судя по  размеру  живота  и  халату  с  замысловатыми
узорами, человечек этот был далеко де бедный. На его  поясе,  в  углублении,
таинственно мерцал драгоценный камешек,  а  на  спине  выгравированы  четыре
иероглифа. -- Что здесь написано? -- Не знаю. Спрашивал у  экспедиции,  тоже
не знают. Просили дать "китайца" показать  ученому.  Но  как  дашь?  Память!
Старший с экспедиции знаки срисовал. Обещал сообщить, да забыл, пожалуй.  --
А сейчас в Саях и Джанго почему не живут?  --  Так  всех  в  одно  хозяйство
собрали, елка-моталка. Ниже Джанго  Гвасюги  построили.  Зачем  так  делали?
Теперь все там в куче живем. Как живем -- сам видел.
     Бесспорно, многое изменилось в жизни удэгейцев, но основные занятия остались прежними. Летом охотники заготавливают панты, корень женьшеня, элеутерококк, кору бархата амурского, ягоды лимонника,  винограда. Осенью и весной ловят рыбу. Зимой промышляют пушнину, диких зверей.
   Бывалый  промысловик,  взволнованный  воспоминаниями,  курил  трубку   за
трубкой. В палатке слоился сизый дым.
   Я вышел подышать свежим воздухом и застыл, потрясенный увиденным.
   Взошедшая полная луна озаряла тайгу невообразимо ярким сиянием.  Небо  не
черное, а прозрачно-сиреневое, и на нем  не  сыскать  ни  единой  звездочки.
Кедры вокруг -- словно былинные богатыри, В просветах между ними  вспыхивали
бриллиантовыми искорками крупные снежинки. Река перламутром выливалась из-за
поворота и, тускнея, убегала под хребет, заглатывавший ее  огромной  пастью.
Ощущение такое, что я попал в сказку!
   Позвал Луксу. Он тоже потрясен, и что-то шепчет на своем языке. Притихшие
вернулись в палатку, однако не выдержав, я вновь вышел под открытое  небо  и
долго еще стоял среди этой неземной красоты.  От  избытка  чувств  вонзил  в
тишину ночи полурев -полустон. Эхо, недовольно откликнувшись, заметалось  по
раскадкам и стихло в сопках.

ТАЕЖНАЯ АЗБУКА
  Утром, пока в печке разгорались дрова. Лукса успел одеться, умыться. Подогрев завтрак, он растормошил меня:
   -- Вставай, охоту проспишь.
   Я вылез из спальника, размял затекшие ноги и налил в эмалированную кружку
чай.
   -- Ты умылся? -- спросил Лукса.
   -- Холодно, -- поежился я.
   -- Холодно, холодно,--передразнил  он.--Как  со  вчерашним  лицом  ходить
будешь? Тайга пугаться будет. Соболь уйдет, елка-моталка.
   Поневоле пришлось натянуть улы и выйти на мороз. Зачерпнул и  обдал  лицо
студеной водой. От первой пригоршни сжался, как  пружина  -  ох  и  холодна!