уход, ни гимнастика, ни строгая  диета  не  помогут:  кожа  обвиснет,  мышцы
станут дряблыми. Впадины, пустоты изменят мой анатомический  рельеф.  Бывают
дни, когда собственное тело тяготит меня, кажется  неподъемной,  к  тому  же
скоропортящейся ношей. И тогда содержать его в  чистоте,  питать,  ухаживать
за ним выше моих сил. А иногда выматывают, словно крадут меня у меня  самой,
взгляды мужчин. Мне  осточертела  взыскательность  Фердинанда,  который  все
требовал совершенства: для него я никогда не бываю достаточно  эффектной,  а
для коллег по работе я эффектна чересчур. Он отсылает  меня  к  недостижимым
канонам, а те порицают за фривольность. Люби он меня больше,  не  хотел  бы,
чтоб я была красивой и только красивой! В конце  концов,  имею  я  право  не
круглые  сутки  быть  привлекательной?  Хочется  перерывов  на  прозу,    на
обыденность. Сколько моих подруг живут как в  аду  из-за  нескольких  лишних
граммов. Вообще-то я с  детства  мечтала  быть  бабушкой,  перескочив  через
зрелые годы. Мне бы хотелось смотреть свою жизнь с конца,  знать  результаты
поступков, прежде чем совершать их. Хочу быть старой, чтобы больше  не  надо
было делать выбор. Вечер выдался долгий, тоскливый, полно ложных  вызовов  и
попыток самоубийства. Я была на своем посту, как капитан на мостике.  В  том
же корпусе помещалась медико-юридическая служба, тоже  относившаяся  к  моей
компетенции, туда поступали  мелкие  воришки,  нелегалы,  по  большей  части
марокканцы и африканцы, и мельтешня арестованных и  стражей  настраивала  на
тюремный лад. Я поняла наконец, за что не люблю остров Сите: на этом  клочке
земли  расположились  впритык  друг  к  другу  собор  Парижской  Богоматери,
Отель-Дье и префектура полиции -  союз  сутаны,  белого  халата  и  дубинки;
зловещее трио не могут  заглушить  даже  беспечные  туристы.  Я  с  тревогой
вглядывалась  в  незнакомые  лица  вновь  прибывавших  и  особенно   боялась
агрессивных подростков, таких, знаете, что  выплевывают  слова  точно  пули,
ходят враскачку и выглядят так, будто выскочили из клипа в  стиле  рэп.  Мне
было страшно ставить диагноз сходу, без полного набора симптомов: как бы  не
раздуть легкое недомогание,  не  проглядеть  тяжелый  случай.  Белый  халат,
конечно, прибавляет авторитета, но это лишь фикция: мне не хватало  апломба,
я была то безапелляционна, то неуверенна и никак не могла найти верный  тон.
По правилом,  мне  надлежало  выслушать  пациента  и  решить  после  беглого
осмотра, оставить его в больнице или направить в  другую  клинику  по  месту
жительства.  Мы  были  всего  лишь  перевалочно-сортировочным  пунктом.  Еще
полагалось  все  записывать  в  карту,  и    я    должна    была    сочетать
проницательностъ медицинского светила со сжатостью  полицейского  протокола.
Я щедрой рукой раздавала яркие, как конфетки, капсулы из запасов в  аптечном
шкафу, чтобы унять беспокойных. Пациенты по большей части были не больны,  а
просто выбиты из колеи и пришли за моральной поддержкой: им  только  и  надо
было, чтобы их кто-то  выслушал,  как-то  утешил.  Помню,  на  первой  своей
практике я принимала так близко к сердцу  все,  что  они  рассказывали,  что
даже могла всплакнуть над  их  бедами.  Некоторые  находили  удовольствие  в
самоуничижении, но большинство являлось в Отель-Дье, чтобы  их  избавили  от
них самих, чтобы кто-то взял их на свою ответственность,  -  так  отсидевшие
срок, едва выйдя из тюрьмы вновь идут на преступление,  потому  что  свобода
повергает их в ужас.  Порой  я  чувствовала  почти  осязаемую  враждебность,
подспудную агрессию. Иные норовили обнажить свое хозяйство,  приходилось  на
них прикрикивать, чтобы спрятали. Кое-кого я  жалела:  например,  клошар  по
имени Антуан, сын разорившихся фермеров из провинции, плакался мне,  что  не
любит ни вина, ни пива, потому как с  детства  приучен  к  чаю  с  печеньем.