Молочно-белое марево размыло очертания, сгладило углы, заволокло дорогу.
Дворники надрывались, отчаянно скрипя, но не могли очистить ветровое
стекло. Несколько раз колеса пробуксовывали, несмотря на цепи. Элен с
трудом удерживала руль, нас мотало из стороны в сторону; страшно помыслить,
что бы случилось, попадись нам навстречу какая-нибудь машина. Я предложил
вернуться, Элен в ответ назвала меня трусишкой, и это словцо меня
успокоило. Но наш гордый стальной конь кряхтел на подъемах, как жалкая
малолитражка. Наконец он выдохся, забуксовал, вильнул вбок и замер. Тщетно
Элен пыталась включить сцепление - лошадка не трогалась с места. Мы
застряли. Тогда она выскочила наружу, принялась танцевать под снежными
хлопьями, зачерпнув пригоршню, слепила снежок и запустила в меня
("Бенжамен, мы проведем ночь здесь, в буран, вот здорово!"). Энергия горных
вершин еще била в Элен ключом, приводя ее в состояние эйфории: она
призывала стихию, чтобы потягаться с нею. Я еще раз внимательно рассмотрел
в свете лампочки свои глаза. Совершенно точно: вчера этой морщинки не было,
она появилась сегодня. Жизнь запечатлела новую мету на моей коже. От
перспективы провести беспокойную ночь в машине меня просто жуть брала: мне
во что бы то ни стало надо было выспаться, чтобы сгладить эту проклятую
складку. От налетавших порывов ветра нас шатало, горы сомкнулись вокруг,
точно карцер.
Вскоре Элен образумилась и уговорила меня пойти на поиски подмоги. От
Джимми Хендрикса с его бодрящими каскадами аккордов пользы нам было мало.
На мне были крепкие ботинки на меху и теплый анорак. Я захватил несколько
галет и карманный фонарик, едва освещавший мри ноги. Элен холод не грозил:
бак был полон, мотор мог работать еще несколько часов. Сгибаясь под ветром,
я шагнул во тьму; я уже злился на себя, что отказался, когда Элен вызвалась
пойти вместо меня, и проклинал идиотские условности, предписывающие мужчине
брать тяготы на себя. В конце концов это из-за нее мы влипли в эту
переделку заупрямилось балованное дитятко, на приключения, видите ли,
потянуло. Снег только казался мягким; он резал, как стекло, каждая снежинка
вливалась в меня кинжалом, царапала, жгла, прежде чем растаять. Тьма
сгущалась, деревья мучительно стонали и трещали. Мне в жизни не приходилось
сталкиваться с опасностью, - правда, жить вообще опасно, лично мне и этого
достаточно. Ноги вязли в снегу, дыхание перехватывало, я хлопал рукавицами,
чтобы хоть немного согреться. Я старался ориентироваться, держась черной
линии елей, тянувшейся вдоль шоссе. Они стояли безмолвным почетным
караулом, похожие на тяжело нагруженных носильщиков: собственно, это и была
их работа, а грузом был снег. Время от времени порыв ветра колыхал ветви, и
белые комки сыпались хлопьями на землю. Я напевал, чтобы приободриться, и
сам едва слышал свой голос. Единственным различимым звуком был шелест
снега, падающего на снег.
Спустя некоторое время, когда глаза попривыкли к темноте, я заметил
справа от себя среди деревьев нечто вроде проезжей дороги и свернул на нее.
Я сразу увяз в глубоких сугробах, которые намело вокруг стволов, через
несколько шагов весь взмок и запыхался. Не знаю, сколько я шел так, то и
дело спотыкаясь и падая. В просветах между деревьями виднелись скалы -
точно обледенелые надгробья. Я чувствовал себя затерянным в этой
бесконечной белизне, и в голову лезли жуткие мысли: я провалюсь в
расселину, на меня нападет дикий зверь, И какой идиот выдумал глобальное
потепление климата? Снег заглушал шаги, поглощал все звуки в мире. Наконец