ветер. О, как это пахло! И чего только тут не увидишь, что только не
продается! Самые разнообразные овощи; хлебы круглые и овальные. Битые
куры и гуси. Нежно-розовые ободранные тушки кроликов висели на
веревках длинными рядами. И тут же рядом - пряники-сердечки с
надписями из сахара. Прекрасно пахло от противня с жареными каштанами;
за пол медного гроша Клаус наполнил карманы своей куртки этими теплыми
красновато-коричневыми орехами. Были тут ларьки с выставленными на
продажу льняными тканями, вышивками, лентами, разноцветными
пуговицами. Были и такие, где на прилавках стояли фигурки из глины и
дерева: богоматерь с Иисусом-младенцем на руках, Христос на кресте,
Христос, несущий крест, Христос проповедующий. С ними соседствовали
веселые статуэтки музицирующих и танцующих крестьян, фигурка тощего,
похожего на лису, поспешно шагающего человека - сгорбленного, с
большой палкой в руке, необыкновенно похожего на коробейника Йозефуса.
Отдельный ряд занимали торговцы рыбой. В невысоких бочонках
лежала селедка, белая и красная рыба, камбала, треска, макрель, судак
и еще какие-то неизвестные Клаусу длинные серо-зеленые рыбы с
заостренными, страшными головами; были тут и маленькие, толстые рыбки
с крупной чешуей и большими выпученными глазами. Они били хвостами,
извивались, высоко поднимали головы, но тщетны были их попытки
избежать гибели. И вдруг Клаус прямо остолбенел. В одной из бочек
свернулись кольцами длинные змеи, некоторые толщиной в руку ребенка;
темные блестящие тела и совсем маленькие головы.
- Это не змеи, это угри, - пояснил ему торговец.
Клаус с недоверием взглянул на него. Что же это, как не змеи?
- Их едят? - спросил он.
- Естественно, - последовал ответ, но Клаусу это не показалось
таким уж естественным.
Но любопытнее всего был певец. Он стоял перед сооруженной из
досок стеной, яркие пестрые картинки, намалеванные на ней, изображали
что-то ужасное. Вокруг певца теснились мужчины, женщины и, несколько
поодаль, - дети. Волосы маленького толстяка певца были подстрижены в
кружок. Казалось, он в плоской меховой шапке.
Гипсовый длинный нос, слегка загнутый кверху, делал его очень
смешным. Чистым громким голосом, не меняя ритма и тона, он пел, словно
спокойно рассказывал печальную историю, о которой повествовали и
картинки:
Отец весь в крови,
Опозорена дочь
И скрылся убийца-злодей,
О матери! О отцы! О юные девы!
Где этот мерзавец?
Быть может, спешит он
И горе несет уже вам!..
Девушки вскрикивали от ужаса. У Клауса по спине побежали мурашки.
Это был не единственный певец, привлекающий внимание публики на
рыночной площади. Клаус повстречал и других. Один, ударяя по струнам,
извлекал неприятные резкие звуки, другой - старик, седой как лунь, пел
довольно приятным глубоким голосом о богатстве этого мира. Клаус
остановился и прислушался.