Рэй Брэдбери. 

                              Дж.Б.Ш., модель 5


   -----------------------------------------------------------------------
   Ray Bradbury. G.B.S - Mark V. Пер. - Р.Герман.
   -----------------------------------------------------------------------



   - Чарли! Ты куда?
   Члены экипажа, проходя мимо, его окликали.
   Чарлз Уиллис не отвечал.
   Он нырнул в трубу и стал плавно падать сквозь дружелюбно урчащее  нутро
космического корабля. Падая, он думал: "Уф, наконец-то!"
   - Чак! Куда держишь путь? - услышал он.
   "Чтобы встретиться с мертвым, но живым, - подумал он,  -  холодным,  но
теплым; с тем, кто для меня недосягаем, но сам  ухитряется  дотянуться  до
меня и меня тронуть".
   - Идиот! Дурак! - послышалось вслед.
   Откликнулось эхо. Он улыбнулся.
   Тут он увидел Клайва, своего лучшего друга, - тот, в другой  прозрачной
трубе, плыл навстречу. Уиллис отвел глаза, но голос  Клайва  пропел  через
похожий на маленькую морскую раковину радиоприемник у него в ухе:
   - Я хочу с тобой поговорить!
   - Потом!
   - А я знаю, куда ты отправился. Глупо!
   И Клайв исчез, а Уиллис все так же медленно падал, и  руки  его  теперь
дрожали.
   Подошвы его ботинок коснулись пола. Как всегда, стало до боли радостно.
   Между кожухами, скрывавшими машинное оборудование корабля, петлял узкий
проход. "Боже, - подумал он, - да это чистое сумасшествие! Мы в Космосе, в
каких-нибудь ста днях пути от Земли, а все уже как с цепи сорвались, почти
каждый член экипажа сейчас набирает код на своем  личном,  предназначенном
для любовных ласк аниматронном устройстве, и  потом  в  сомкнувшейся,  как
створки раковины, кровати оно  будет  напевать  без  слов  и  ласково  его
касаться. А чем в это время занимаюсь я? А вот чем".
   Уиллис заглянул в небольшое складское помещение.
   Там, в вечном полумраке, сидел старик.
   - Сэр, - позвал Уиллис. - Шоу, - немного подождав, сказал он тихо. - О,
мистер Джордж Бернард Шоу!
   Старик будто проглотил некую мысль - глаза  его  широко  открылись.  Он
обхватил свои костлявые колени и резко рассмеялся:
   - Клянусь богом, я принимаю это все!
   - Что именно вы принимаете, мистер Шоу?
   Голубые глаза мистера Шоу, вспыхнув, обратили  свой  взгляд  на  Чарлза
Уиллиса.
   - Вселенную! Она мыслит, следовательно, я существую! Значит,  я  должен
принять ее, не так ли? Садитесь.
   Уиллис сел в полутьме прохода и, обняв колени, словно обнял собственную
обжигающую радость: наконец-то он снова здесь!
   - Угодно вам, чтобы я прочитал ваши мысли, юный  Уиллис,  и  рассказал,
что вы натворили со времени последней нашей беседы?
   - Вы и вправду можете читать мысли, мистер Шоу?
   - Слава богу, нет. Ну не ужасно ли было бы, если  бы  я,  древний,  как
клинопись, робот-копия Джорджа  Бернарда  Шоу,  знал  также,  шишки  каких
способностей у вас на голове, или умел толковать ваши  сны?  Это  было  бы
непереносимо.
   - Но сами вы разве переносимы, мистер Шоу?
   - Touche! Да, кстати, - старик запустил худые пальцы в  свою  рыжеватую
бороду, потом небольно ткнул Уиллиса в бок,  -  почему,  хотелось  бы  мне
знать, вы только один на этом звездном корабле, кто меня навещает?
   - М-м, сэр, видите ли...
   Щеки молодого человека ярко зарделись.
   - А, конечно, я понимаю, - сказал Шоу. - Корабль - это пчелиные соты, и
в каждой ячейке - счастливый трутень, а  возле  него  воркует  и  сюсюкает
механическая, ловкогубая, сообразительная игрушка-кукла.
   - Не сообразительная, как правило, а тупая.
   - Вот как? Разумеется. Но не всегда бывает  так,  как  в  этот  раз.  В
прошлое мое  путешествие  капитан  пожелал  играть  в  скрэббл,  пользуясь
исключительно понятиями и именами  персонажей  из  моих  пьес.  Но  вы-то,
странный мальчик, почему вы сидите около этой вот страхолюдной  развалины?
Вас разве не привлекает ласковое и нежное общество там, наверху?
   - Путешествие предстоит долгое, мистер Шоу, два  года  пути  за  орбиту
Плутона и столько же времени обратно. Для общества наверху  времени  будет
предостаточно. А вот для наших с вами бесед времени всегда будет  мало.  У
меня сновидения козла, но гены праведника.
   - Хорошо сказано!
   Старик легко вскочил на ноги и стал прохаживаться взад-вперед,  задирая
бороду то в сторону Альфы Центавра, то к туманности в созвездии Ориона.
   - Какое меню у нас сегодня, Уиллис? Может быть, начнем с предисловия  к
"Святой Иоанне"? Или же...
   - Чак!
   Голова Уиллиса непроизвольно дернулась.  Морская  раковинка  шептала  у
него в ухе:
   - Уиллис! Это Клайв. Ты опаздываешь на обед. Я знаю, где ты.  Я  сейчас
спущусь. Слушай, Чак...
   Уиллис хлопнул себя по уху. Голос оборвался.
   - Быстро, мистер Шоу! Вы... бегать можете?
   - Может ли упасть с солнца Икар? Вперед! А эти мои худые и длинные, как
у кузнечика, ноги догонят и перегонят вас!
   Они побежали.
   Они бросились вверх по винтовой лестнице, а не воспользовались  трубой,
и уже с верхней площадки, оглянувшись назад, увидели, как в гробницу,  где
снова и снова оживал мертвый Шоу, нырнула тень Клайва.
   - Уиллис! - донесся оттуда его голос.
   - А пошел он в преисподнюю, - сказал Уиллис.
   Шоу расцвел.
   - В преисподнюю? О, ее я знаю. Пойдемте со мной. Я покажу  вам  все  ее
достопримечательности.
   Смеясь, они прыгнули в трубу, и их понесло вверх, как два перышка.


   Здесь были звезды.
   Только отсюда ты мог, если у тебя было на то желание, видеть  Вселенную
и миллиард миллиардов звезд, льющихся и льющихся  сквозь  нее  сливками  с
невероятных,  бросающих  вызов  воображению  молочных  ферм   богов.   Или
по-другому: наш Господь занемог и, ворочаясь  во  сне,  опечаленный  своим
творением, выплескивает из себя эту повергающую в трепет красоту и рождает
миры-динозавры, крутящиеся вокруг сатанинских солнц.
   - Все это только у нас в голове, - заметил мистер Шоу, чуть покосившись
на своего молодого спутника.
   - Мистер Шоу! Вы читаете мысли?
   - Чушь. Я читаю лица. Всего-навсего. На  вашем  ясно  все  написано.  Я
взглянул - и увидел Иова страждущего,  Моисея  перед  Неопалимой  Купиной.
Подойдите сюда. Давайте заглянем в Бездну и посмотрим, чем  занимался  Бог
десять миллиардов лет, прошедшие после того, как  он  столкнулся  с  самим
собой и породил Пространство.
   Они стояли и  обозревали  Вселенную,  считали  звезды  до  миллиарда  и
дальше.
   - О-о! - простонал вдруг молодой человек, и из его глаз закапали слезы.
- Почему я не жил, когда  жили  вы,  сэр?  Почему  я  не  знал  вас  того,
настоящего?
   - Самый лучший Бернард Шоу - я, - возразил старик, -  одна  начинка,  и
никакой тебе подгорелой корочки. Фрак на человеке лучше  самого  человека.
Держись за фалды, и ты не погибнешь.
   Вокруг простирался Космос, огромный, как первая мысль  Бога,  глубокий,
как его первый вздох.
   Они стояли - один высокий, другой маленький - у обзорного окна, и когда
им хотелось увидеть, во всем  ее  великолепии,  туманность  Андромеды,  им
достаточно  было  нажать  кнопку,  и  электронный  глаз,   словно   втянув
туманность, мгновенно ее увеличивал и приближал.
   Напившись звезд, молодой человек перевел дыхание.
   - Мистер Шоу, вы можете сейчас? Скажите это. Ну вы сами знаете, что?  я
люблю.
   - Знаю, по-вашему, мой мальчик?
   Глаза мистера Шоу весело сверкнули.
   Весь Космос был вокруг них, вся Вселенная, вся ночь небесного Существа,
все звезды и все провалы между звездами, и беззвучно  несся  своим  курсом
корабль, а экипаж был занят работой, развлечениями  или  своими  любовными
игрушками, и только эти двое стояли, вглядываясь в Тайну, и  говорили  то,
что не могло не быть сказано.
   - Скажите это, это мистер Шоу.
   - Ну что ж...
   Мистер Шоу остановил взгляд на звезде, отстоявшей от  них  примерно  на
двадцать световых лет.
   - Что мы такое? -  спросил  он.  -  Да  всего-навсего  чудо  энергии  и
вещества, претворяющих себя в воображение и  волю.  Невероятно.  Жизненная
Сила экспериментирует с разными формами. Одна из форм - вы. Еще одна -  я.
Вселенная собственными криками пробудила себя к жизни. Мы с вами - один из
этих криков. Творение ворочается в своей бездне. Мы  нарушили  его  покой,
пока в своих грезах искали для себя форму. Пустота заполнена крепким сном,
десятью  миллиардами  умноженных  на  миллиард  и  еще  раз  на   миллиард
столкновений света и вещества, не ведающих, что они существуют,  спящих  в
движении и движущихся лишь для того,  чтобы  наконец-то  открыть  глаза  и
пробудиться к реальности собственного  существования.  Среди  всего  этого
мельтешенья и неведенья мы - слепая  сила,  как  Лазарь  карабкающаяся  из
могилы в миллиард световых лет глубиной. Мы взываем  к  себе.  Мы  говорим
Жизненной Силе:  Лазарь,  восстань  из  гроба.  И  вот  так  Вселенная,  в
бесконечности смертей, тянется неуклюже сквозь Время, чтобы нащупать  свою
плоть, и обнаруживает, что ее плоть - мы. Мы находим путь к ней, она  -  к
нам, и оказывается, что она для нас так же прекрасна,  как  прекрасны  для
нее мы, потому что мы и она - Одно.
   Мистер Шоу повернулся и посмотрел на своего молодого друга.
   - Вот вам, пожалуйста. Теперь довольны?
   - Еще бы. Я...
   Молодой человек умолк.
   Позади  них,  в  дверях  комнаты  обзора,  стоял  Клайв.  Издалека,  из
маленьких кают, где члены экипажа играли со  своими  огромными  куклами  в
любовные игры, доносилась пульсирующая музыка.
   - Так-с, - сказал Клайв, - что здесь происходит?
   -  Что  происходит?  -  непринужденно  подхватил  Бернард  Шоу.  -   Да
всего-навсего   столкновение   двух    энергий,    вызванное    смущающими
недоумениями. Это вот хитроумное приспособление, - он дотронулся до  своей
груди,  -  выражает  заложенные  в  компьютер  мнения.  А  вон  то  генное
скопление, - он кивнул на своего молодого друга,  -  откликается  пылкими,
милыми и искренними мнениями. Что, хотите вы знать,  получается  в  итоге?
Намазанный на сухое печенье и запиваемый морями чая пандемониум.
   Как на шарнире, голова Клайва повернулась к Уиллису.
   - Черт подери, да ты свихнулся! Ну и  хохоту  было  за  обедом,  ты  бы
только слышал! Что вас со стариком водой не разольешь и все болтаете - вот
над чем смеялись. Все болтаете и болтаете!  Слушай,  идиот,  через  десять
минут твоя вахта. Смотри не опоздай! О, Боже!
   И дверной проем опустел. Клайв исчез.
   Молча Уиллис и мистер Шоу поплыли по трубе назад, к складу за огромными
машинами.
   Старик снова сел на пол.
   - Мистер Шоу, - Уиллис тряхнул головой, негромко фыркнул, - черт  знает
что. Почему вы кажетесь мне более живым, чем все, кого я знаю?
   - Ведь вас, мой дорогой юный друг, -  ответил  очень  мягко  старик,  -
более всего, насколько я понимаю, согревает тепло  Идей?  А  я  -  ходячий
памятник понятиям, я  -  филигранные  барельефы  мысли,  я  -  электронная
одержимость загадками философии  и  бытия.  Вы  любите  понятия.  Я  -  их
вместилище. Вы любите, когда в ваших снах есть движение.  Я  двигаюсь.  Вы
любите болтовню и краснобайство. Я - непревзойденный краснобай  и  болтун.
Вместе мы разжевываем Альфу Центавра и выплевываем  всечеловеческие  мифы.
Мы мусолим во рту хвост кометы Галлея и мучим Конскую Голову2, пока она не
закричит не своим голосом: "Дядя!" и не перестанет противиться нашей  воле
творить. Вы любите библиотеки. Я - библиотека. Пощекочите мне  бока,  и  я
изрыгну мелвилловского Кита, Призрачный Фонтан3 и все  прочее.  Пощекочите
мне ухо,  и  своим  языком  я  выстрою  "Республику"  Платона,  вы  будете
управлять ею и в ней жить. Вы любите игрушки. Я - Игрушка с большой буквы,
чудесная забава, заложенный в компьютер...
   - ...друг, - договорил тихо Уиллис.
   Не пламя, а тепло было во взгляде, которым ответил ему мистер Шоу.
   - Друг, - повторил за Уиллисом он.
   Уиллис повернулся, собираясь уйти, но остановился и посмотрел снова  на
странную старческую фигуру, сидевшую в  полутьме,  прислонившись  к  стене
склада.
   - Я... боюсь уходить. Иногда мне кажется, будто  с  вами  может  что-то
случиться.
   - Я уцелею, - задиристо сказал  Шоу,  -  если  вы  предупредите  своего
капитана, что приближается огромный метеорный рой. Нужно, чтобы он изменил
курс на несколько сот тысяч миль. Договорились?
   - Договорились.
   Но все равно Уиллис не уходил.
   - Мистер Шоу, - проговорил он наконец,  -  чем  вы  заняты,  когда  мы,
остальные, спим?
   - Чем занят? Ну и вопрос! Слушаю камертон. Потом пишу симфонии, которые
слышу только я.
   Уиллис исчез.
   В темноте, один, старик  уронил  голову  на  грудь.  Улей  темных  пчел
ласково загудел под его сладким, как мед, дыханием.


   Четырьмя часами позднее Уиллис, уже после вахты, вошел  на  цыпочках  в
свою каюту.
   Там, в полумраке, его ждал рот.
   Рот Клайва. Этот рот облизал языком губы и зашептал:
   - Говорят все до единого, что  ты  ведешь  себя  как  дурак,  ходишь  к
интеллектуальным мощам, которым уже двести лет, - ты ходишь, ты.  Господи,
да ведь завтра придет психомедик  и  сделает  рентгеновский  снимок  твоей
глупой башки!
   - Лучше это, чем то, что делаете вы каждую ночь с вечера до утра.
   - Мы занимаемся собой.
   - Тогда почему вы мешаете заниматься собою мне?
   - Потому что твое поведение противоестественно, - язык обежал  губы.  -
Нам тебя не хватает. Вчера вечером мы свалили посреди бесильни в кучу  все
роскошные игрушки и...
   - Я не хочу этого слушать!
   - Тогда, - сказал рот, - не спуститься ли мне к твоему  другу,  старому
джентльмену, и не рассказать ли все ему?
   - Не смей даже подходить к нему!
   - Может, и подойду, - губы в полумраке двигались. -  Стоять  все  время
около него ты не будешь. А что если в одну из ближайших  ночей,  когда  ты
будешь крепко спать, кто-нибудь с ним... что-нибудь  сделает?  Сделает  из
его электронного мозга яичницу-болтунью, и тогда вместе "Святой Иоанны" ты
услышишь от него водевили. Вот  так-то.  Подумай.  Дорога  длинная.  Людям
скучно. Такая шутка - да они миллион дадут,  только  бы  увидеть,  как  ты
лезешь на стенку. Поразмысли, Чарли. Давай играть с нами.
   Закрытые глаза Уиллиса метнули пламя.
   - Если хоть кто-нибудь дотронется до мистера Шоу, пусть пеняет на  себя
- убью!
   Впившись зубами в свою сжатую в кулак руку, он резко повернулся на бок.
   Рот Клайва все еще двигался в полутьме.
   - Убьешь? Ну-ну. Жаль. Приятных снов.
   Через час, оглушив себя двумя таблетками, Уиллис провалился в сон.


   Среди ночи ему приснилось, что сжигают на костре добрую святую  Иоанну,
а потом охваченная пламенем девушка вдруг превратилась в  старика,  крепко
связанного веревками и лозами,  но  стоически  переносящего  муки.  Борода
старика была огненно-красной еще до того, как пламя ее достигло,  а  ясные
голубые глаза, не видя огня, неотступно и яростно смотрели в Вечность.
   - Отрекись! - закричал чей-то голос. - Признайся и отрекись!
   - Признаваться не в  чем,  следовательно,  нет  нужды  в  отречении,  -
негромко сказал старик.
   Языки пламени, подобно обезумевшим горящим мышам, прыгали вверх по  его
телу.
   - Мистер Шоу! - не своим голосом закричал Уиллис.
   Миг - и он проснулся.
   Мистер Шоу!
   В каюте царило молчание. Клайв спал.
   На лице его была улыбка.
   Такая, что Уиллис вскрикнул и отпрянул назад. Оделся. Бросился  вон  из
каюты.
   Как осенний лист, плавно падал он по трубе, старея и тяжелея  с  каждым
невыносимо долгим мгновением.
   В том углу склада, где "спал" старик, царила мертвая тишина.
   Уиллис наклонился. Его руки дрожали. Наконец он дотронулся до старика.
   - Сэр?..
   Тот не  пошевельнулся.  Не  ощетинилась  борода.  Не  зажглись  голубым
пламенем глаза. И не открылся извергнуть благопристойные кощунства рот...
   - О, мистер Шоу! - простонал Уиллис. - Вы мертвы, о Боже, на самом деле
мертвы!
   О машине говорили, что она мертва, когда  она  не  могла  вымолвить  ни
слова, когда  у  нее  не  рождались  электрические  мысли,  когда  она  не
двигалась. Грезы  и  философские  системы,  леденея,  покоились  теперь  в
сомкнутых устах старика.
   Уиллис перевернул тело на одну сторону, потом на  другую:  нет  ли  где
пореза, раны, ушиба?
   Впереди годы, долгие годы пути, но уже без  мистера  Шоу  -  не  с  кем
теперь прохаживаться, не с кем болтать взахлеб, не с кем посмеяться. Куклы
на полках склада, о да, на  койках  поздней  ночью  -  те  будут  смеяться
странным, записанным на пленку смехом, и странно, механически двигаться, и
повторять глупые слова, произносившиеся в тысячу ночей в тысяче миров.
   Он будет один. Он пропадет.
   - О, мистер Шоу, - сказал он наконец негромко. - Кто с вами это сделал?
   - Глупый мальчик, - прошептал голос мистера Шоу в его памяти. - Ведь ты
знаешь, кто.
   - Да, знаю, - подумал Уиллис.
   Он прошептал чье-то имя и бросился из склада.


   - Это ты убил его, будь ты проклят!
   Уиллис сорвал с Клайва одеяло, и мгновенно  Клайв,  как  робот,  открыл
широко глаза. Улыбка оставалась прежней.
   - Нельзя убить неживое, - сказал Клайв.
   - Сукин сын!
   Он ударил Клайва в лицо, и Клайв,  вскочив  на  ноги,  как-то  странно,
истерически хохоча, стал вытирать с губ кровь.
   - Что ты с ним сделал? - закричал Уиллис.
   - Ничего особенного, только...
   Но тут их разговор прервался.
   - Все по местам! - раздалась команда. - Грозит столкновение!
   Послышались звонки. Завыли сирены.
   Оторванные от взаимной ненависти, Уиллис и  Клайв,  ругаясь,  бросились
снимать со стен каюты аварийные шлемы и скафандры.
   - Ч-черт, о, ч-черт, о, ч-ч...
   Внезапно рот у Клайва широко открылся, и кончить последнее ругательство
ему так и не удалось. Он исчез в дыре, вдруг появившейся в боку корабля.
   Метеор пронесся сквозь корабль за миллиардную долю секунды. За  ним,  в
образовавшуюся большую дыру, из корабля хлынул воздух.
   - О, Боже, - подумал Уиллис, - Клайву уже не вернуться никогда.
   Уиллиса спасла лестница, возле которой он  стоял:  стремительный  поток
воздуха, вытекая в Космос, намертво его к ней прижал. Несколько  мгновений
он не мог ни пошевельнуться, ни вздохнуть.  Потом  воздуха  в  корабле  не
осталось совсем. Уиллис только и  успел,  что  отрегулировать  давление  в
скафандре и в шлеме и дико оглядеться  вокруг.  В  корабле,  отклонявшемся
теперь от курса, появлялись, как в космическом  бою,  все  новые  и  новые
пробоины.  Кругом,  куда  ни  посмотри,  бегали  вопя  и   барахтались   в
невесомости люди.
   - Шоу, - подумал Уиллис и рассмеялся своей мысли - настолько  она  была
не ко времени, - Шоу.
   Последний из налетевшей орды метеоров ударил в двигательный отсек, и от
этого удара корабль развалился на куски.  "Шоу,  Шоу,  о,  Шоу",  -  снова
подумал Уиллис.
   Он увидел  снаружи,  как  разорвалась,  словно  лопнул  воздушный  шар,
двигательная  часть  корабля  со  сжатыми  внутри  нее  газами.  Вместе  с
обломками  полетели   в   разные   стороны   обезумевшими   стаями   люди,
освобожденные от ученья, от жизни, от всего на свете,  чтобы  никогда  уже
друг с другом  не  встретиться,  даже  не  попрощавшись,  -  так  внезапно
освободились они и так мгновенны и  неожиданны  стали  смерть  и  изоляция
каждого.
   - Прощайте, - подумал Уиллис.
   Но по-настоящему проститься ни с  кем  не  пришлось.  Ничьего  плача  и
ничьих стонов не слышал он по радио. Из всего экипажа он один-единственный
остался в живых, потому что только его скафандр, только его  шлем,  только
его кислород каким-то чудом  уцелели.  Зачем?  Чтобы  ему  быть  одному  и
пропасть?
   - О, мистер Шоу, о, сэр, - подумал он.
   - А я уж тут как тут, - прошептал голос.
   Этого не могло быть, однако...
   Медленно  переворачиваясь,  древняя  кукла  с  ее  всклокоченной  рыжей
бородой  и  сверкающими  голубыми  глазами  падала  сквозь  мрак,   словно
подгоняемая дыханьем поддавшегося своему капризу Бога.
   Уиллис сам не заметил, как открыл ей свои объятия.
   И старикан лег в них, улыбаясь, тяжело дыша или просто, к чему  у  него
была склонность, притворяясь, что он тяжело дышит.
   - Прекрасно, прекрасно, Уиллис! Приятная неожиданность, не так ли?
   - Мистер Шоу! Ведь вы были мертвы!
   - Чушь! Просто во мне отогнули несколько проволочек.  А  от  удара  они
стали на свои места. Разъединили вот здесь, под подбородком. Негодяй ткнул
туда ножом. Так что если я снова сделаюсь мертвым, прижмите вот здесь, под
нижней челюстью, и контакт восстановится!
   - Будет сделано!
   - Сколько продовольствия у вас с собой, Уиллис?
   - На двести дней в Космосе.
   - Да это просто отлично! И блок регенерации кислорода, его тоже  хватит
на двести дней?
   - Да, сэр. Ну а на сколько времени хватит ваших батарей, мистер Шоу?
   - На десять тысяч лет! - радостно пропел старик.  -  Ручаюсь,  клянусь!
Фотоэлементы, которыми я оснащен, будут собирать во Вселенной  свет  Божий
до тех пор, пока не износятся мои электронные цепи и контуры.
   - Что означает: вы будете говорить и говорить еще долго после того, как
я перестану дышать и есть.
   - Из чего следует, что вам придется обедать предложениями, а  дышать  -
причастиями прошедшего времени. Но... мысль  о  спасении  должна  остаться
главной. Разве надежды нет?
   - Да, корабли и вправду пролетают мимо время от времени.  А  радиомаяк,
вмонтированный в мой скафандр...
   - ...уже сейчас кричит в ночи кромешной: "Я здесь, и  здесь,  со  мною,
старый Шоу!" - так?
   - Со мною старый Шоу, - подумал Уиллис, и  словно  теплом  в  трескучий
зимний мороз дохнуло на него.
   - Что ж, тогда, пока мы ждем спасения, Чарлз Уиллис, что следующее?
   - Следующее? М-м, пожалуй...
   Они падали сквозь Космос в одиночестве, но не одинокие, полные  страха,
но исполненные восторга, и теперь они вдруг умолкли.
   - Скажите это, мистер Шоу.
   - Сказать что?
   - Вы знаете. Скажите снова.
   - Ну что ж... - они лениво переворачивались, держась друг за  друга.  -
Разве не чудо -  жизнь?  Энергия  и  вещество,  да,  вещество  и  энергия,
претворяющиеся в ум и волю.
   - Именно это мы и есть, сэр?
   - Именно это,  готов  поспорить  на  десять  тысяч  блестящих  жестяных
свистулек, именно это. Сказать еще, юный Уиллис?
   - Конечно, сэр, - рассмеялся Уиллис, - еще, если можно!
   И старик заговорил, и молодой человек стал слушать, и  молодой  человек
заговорил, и старик  захохотал  шутовски,  и,  падая,  они  обогнули  угол
Вселенной и скрылись из виду, занятые едой и  разговорами,  разговорами  и
едой, и молодой жевал питательные таблетки, а старый фотоэлементами  своих
глаз пожирал солнечный свет, и  когда  их  видели  в  последний  раз,  они
жестикулировали и разговаривали, размахивали руками и  смеялись,  а  потом
голоса их расстаяли в далях Времени; и Солнечная система, повернувшись  во
сне, накрыла их одеялом, сотканным из тьмы и  света,  а  подобрал  ли  их,
детей, спасательный корабль  -  Рахиль,  потерявшая  своих  детей,  -  кто
скажет, да и кому, говоря по сути, это интересно?