Как все люди Библиотеки, в  юности  я  путешествовал.  Это
было   паломничество   в   поисках   книги,  возможно  каталога
каталогов; теперь, когда глаза мои  еле  разбирают  то,  что  я
пишу,   я   готов   окончить   жизнь   в  нескольких  милях  от
шестигранника, в  котором  появился  на  свет.  Когда  я  умру,
чьи-нибудь  милосердные  руки  перебросят  меня  через  перила,
могилой мне станет бездонный воздух; мое  тело  будет  медленно
падать,  разлагаясь  и  исчезая  в  ветре,  который вызывает не
имеющее   конца   падение.   Я   утверждаю,   что    Библиотека
беспредельна.   Идеалисты  приводят  доказательства  того,  что
шестигранные помещения --  это  необходимая  форма  абсолютного
пространства   или,   во   всяком   случае,   нашего   ощущения
пространства. Они полагают, что  треугольная  или  пятиугольная
комната   непостижимы.  (Мистики  уверяют,  что  в  экстазе  им
является  шарообразная  зала   с   огромной   круглой   книгой,
бесконечный  корешок  которой проходит по стенам; свидетельства
сомнительны, речи неясны. Эта сферическая книга есть Бог).
     Пока   можно   ограничиться   классическим   определением:
Библиотека  -- это шар, точный центр которого находится в одном
из шестигранников, а поверхность -- недосягаема. На  каждой  из
стен  каждого  шестигранника  находится  пять  полок, на каждой
полке -- тридцать две книги  одного  формата,  в  каждой  книге
четыреста  страниц,  на каждой странице сорок строчек, в каждой
строке около восьмидесяти букв черного цвета. Буквы есть  и  на
корешке  книги,  но они не определяют и не предвещают того, что
скажут страницы. Это несоответствие, я знаю, когда-то  казалось
таинственным.
     Прежде  чем  сделать  вывод  (что, несмотря на трагические
последствия, возможно, и есть самое главное в этой истории),  я
хотел бы напомнить некоторые аксиомы.
     Во-первых:  Библиотека  существует  ab  aeterno[1]. В этой
истине, прямое следствие которой -- грядущая вечность мира,  не
может  усомниться  ни  один  здравый ум. Человек, несовершенный
библиотекарь, мог появиться в результате  случая  или  действия
злых   гениев,   но  вселенная,  оснащенная  изящными  полками,
загадочными томами, нескончаемыми лестницами  для  странника  и
уборными для оседлого библиотекаря, может быть только творением
Бога.  Чтобы  осознать, какая пропасть разделяет божественное и
человеческое, достаточно сравнить каракули,  нацарапанные  моей
неверной  рукой  на  обложке  книги, с полными гармонии буквами
внутри:  четкими,  изысканными,  очень  черными,   неподражаемо
симметричными.
     Во-вторых: число знаков для письма равно двадцати пяти[2].
Эта аксиома  позволила  триста  лет  назад сформулировать общую
теорию Библиотеки и  удовлетворительно  разрешить  до  тех  пор
неразрешимую  проблему  неясной  и  хаотической  природы  почти
каждой  книги.  Одна  книга,   которую   мой   отец   видел   в
шестиграннике  пятнадцать  девяносто  четыре,  состояла лишь из
букв MCV, повторяющихся в разном порядке от первой  строчки  до
последней.  Другая,  в которую любили заглядывать в этих краях,