трудом и вошел в нее через черный ход с огорода.
В мастерской никого уже не было, кроме Егора, заглянувшего сюда по
какому-то поручению деда. Акиндин стучал по полу своей деревяшкой и кричал
во всю мочь: - Марсовые на марс, марсель ставить! Отда-ва-а-ай! Марса-шкоты
тянуть!
Он задрал голову кверху, будто глядел на реи, где работали матросы.
Бородка торчала кудлатой метелкой, глаза налились кровью. Войдя в
марсафлотский раж, крикнул еще громче: - На гротовые брасы на левую! Слабину
выбрать! Поше-е-ел брасы-ы-ы!
Он умолк, резво, хотя и не очень уверенно прошелся по мастерской, задевая
за стол и табуреты, остановился и... пуще прежнего: - На бизань фал и шкот!
Бизань-шкот тянуть! На кливер и стаксель фалы. Кливера подня-я-ять!1
Егор притаился в углу. Его разбирало любопытство. Увидев наконец
хозяйского внука, который, наблюдая за мастером, беззвучно хохотал, прижав
руки к животу, Акиндин чуть протрезвел и вернулся к действительности: - У
Ксюши наливка хороша была... Смородинная... Ладно... Ложусь в дрейф. Только
ты, Егорша, деду - ни-ни!..
Он "лег в дрейф" - неуклюже завалился на койку.
Час был уже довольно поздний. По мастерской струился тихий серебристый
полусвет. Егор закрыл дверь на крюк, чтобы ненароком в парусную не зашел дед
и не застал Акиндина врасплох. Подойдя к койке, парень расслабил воротник
рубахи Акиндина, погрузившегося сразу в беспробудный хмельной сон, а потом
осторожно отстегнул ремни его деревянной ноги, которыми она крепилась на
культе. Укрыл Акиндина суконным матросским одеялом и тихонько вышел...
Наутро Акиндин работал с преувеличенным усердием, виновато поглядывая на
Егора. Он несколько раз прикладывался к ковшу с квасом, крякал, а потом
вдруг ударился в воспоминания.
- Слушай-ко, Егорша. Вот было в Северном море. Мы в Англию ходили, в
Ливерпуль... Идем курсом зюйд-зюйд-вест. Ветер ровен, на море спокойно. Все
паруса у нас поставлены, ход добрый у шхуны.
И вышел я на палубу проветриться. Гляжу - обгоняет нас судно, парусник
поболе нашего. Идет ходко, ну прямо летит! Мачты такие высокие, что кажется:
ударит боковой ветер - перевернется корабль, оверкиль сыграет. Идут до
пятнадцати узлов. Нас легко обошли. Вижу: стоит у них на юте матрос, хохочет
и нам конец показывает, дескать: "Не взять ли вас на буксир? Чего вы тут
воду толкете?.."
Ну, наш капитан в азарт вошел, командует: "Отдать все рифы!" Мы - на реи.
Отдаем, значит, рифы, чтобы площадь у парусов была больше. Отдали все,
запаса боле нету. А парусник уже далеко впереди, пластает волны надвое...
- Не по силам нам с ним тягаться. И что ж ты думаешь, Егорша? Какой это
был корабль?
- Не знаю, - ответил Егор.
- Клипер! Клипера - самые быстроходные парусники. Хозяева моря. Парусов
на них - тьма, да и корпус судна устроен по-особому. Длинный и узкий. На
нашей шхуне верхний парус марсель. А у клипера над марселем - брамсель. А
над брамселем - бом-брамсель. Его на клиперах зовут королевским парусом. Но
это еще не все. Над королевским - еще трюмсель, называется небесным парусом,
потому как выше королевского звания - бог, и только он да небо над королем
власть имеют. Вот брат, какой корабль! Прошел, как рысак чистых кровей. И
захотелось мне тогда поплавать на клипере, да у нас на Беломорье их нету.