- Добро, добро!

  Метель на какое-то время затихла. Ветер налетал лишь порывами. Ульяна
выбежала на крыльцо проводить мужа. Сани-кресла давно уже ждали. Воевода
тяжело сел на разостланный поверх сена ковер. Молчан на облучке взмахнул
кнутом. Ефимко Киса с плеткой за поясом едва успел вскочить сзади на
полозья.
  Ульяна вернулась в дом, поеживаясь от стужи. Данила Дмитрич вскоре миновал
крепостные ворота и помчал к торгу.
  Сугробы курились дымными вихорьками, будто по ним, взметая пыль хвостами,
бегали белые лисицы. Стало совсем светло, мороз пощипывал носы.
  На городскую площадь прибывали подводы из ближних деревень - Калитинки,
Гужова, Ловзанги, Надпорожья, Залесья. Андомские гончары выгружали из
розвальней на утоптанный снег горшки, крынки, ладки, масляники,
цветочники. Подходили посадские хозяйки, смотрели товар, пробовали его на
звон. Толстая старуха в овчинной шубе, с головой, закутанной черным
полушалком, взяла на ладонь горшок, козенками постучала по его каленому
боку, прислушалась: дребезжит или нет?
  Баба в шубе-пятишовке разложила на рядне прямо в санях глиняные игрушки.
Утушки, медвежата, коровушки - детишкам утеха. Возле бабы толпились
замурзанные, посиневшие от холода посадские ребятенки, просили подудеть в
утушки-свистульки. Товар у бабы шел не ходко: у покупателей в карманах -
ветер. Она поглядывала только, чтобы игрушки не растащили.
  Но вот подошла купчиха Серебрина - тощая, длинная, в лисьей шубе до пят и
кашемировой цветастой шали. За руку она вела купеческого наследника лет
семи от роду. У наследника румяные щеки, нос пуговкой, глазенки
глуповатые, но живые. На нем белая шубка, расписные катанки и лисья, как у
стрелецкого сотника, шапка. Купчиха сказала:
  - Выбирай, дитятко, что те по душе!
  Мальчишка стал вертеть игрушки в руках, рассовывать их по карманам.
Торговка угодливо подсовывала ему то медвежонка, то пастушонка с рожком.
Набив карманы игрушками, наследник взялся за материнскую шубу, опасливо
косясь на посадских детей. Купчиха отсчитала торговке деньги и ушла,
бережно охраняя свое детище.
  Старик-бондарь степенно похаживал вокруг ушатов, треногов, колодезных
черпал, схваченных железными обручами. По соседству с ним ловзангский
санный мастер немало места занял полозьями розвальней, расписными дугами с
кольцами для колокольчиков, а гужовец, подслеповатый старикашка с
поделками из еловой драни - коробами, бураками, полубурачьями расположился
на виду у всех, посередке базара. Но и его товар шел плохо. Покупатели все
больше тянулись к хлебному ряду, где торговали ячменем, овсом, толокном,
мукой, редькой, сушеной и пареной брюквой.
  Людно было у рыбного ряда, где на прилавках грудами лежали мороженые
налимы да сиги, а в плетеных коробах - тихмангский сущик да лекшмозерские
ряпусы.
  За всеми этими товарами расположились возы с говядиной, зайчатиной, битой
дичью, домашней птицей. Мухортые мужицкие лошаденки обындевели от хвоста и
до ушей.
  Крестьянин из Гужова разрубал топором мерзлую коровью тушу. К нему
подошел посадский в тулупе. Он был навеселе. Громко крикнул: