генерал Иванов,  Кауфман-Туркестанский,  Нилов,  Орлов,  Дрентельн,  великие
князья, Фредерикс. Мнения представителей власти, знавших этого безграмотного
"старца",  которого   Вырубова   назвала   "неаппетитным",   при   всем   их
разнообразии, сходятся в одном: все  они-нелестны,  вместе  с  тем,  однако,
известно, что все они, больше или меньше, зависели от него; область  влияния
этого человека, каков бы он ни был, была громадна;  жизнь  его  протекала  в
исключительной атмосфере истерического поклонения и непреходящей  ненависти:
на него молились, его искали  уничтожить;  недюжинность  распутного  мужика,
убитого в спину на Юсуповской "вечеринке с граммофоном", сказалась, пожалуй,
более всего в том,  что  пуля,  его  прикончившая,  попала  в  самое  сердце
царствующей династии.
   Затворники Царского Села и  "маленького  домика"  Вырубовой,  окрестившие
друг друга  и  тех,  кто  приходил  с  ними  в  соприкосновение,  такими  же
законспирированными кличками, какие были  в  употреблении  в  самых  низах-в
департаменте полиции,-были отделены от  мира  пропастью,  которая,  по  воле
Распутина,  то  суживалась,   открывая   доступ   избранным   влияниям,   то
расширялась, становясь совершенно непереходимой даже для родственников царя,
отодвинутых тем же Распутиным на второй план; часть их перешла в  оппозицию.
"Теперь все  Владимировичи  и  все  Михайловичи  в  полном  протесте  против
императрицы", записывал в дневнике генерал Дубенский; они обращались к  царю
с письмами и записками; так,  Георгий  Михайлович  в  ноябре  писал  царю  о
ненависти к Штюрмеру самых умеренных  кругов  в  армии  и  об  ответственном
министерстве, как единственной мере  для  спасения  России.  Письмо  Николая
Михайловича уже было  опубликовано.  Обширное  письмо  вел.  кн.  Александра
Михайловича к царю от 25 декабря 1916-4  февраля  1917  годов  приводится  в
приложении (первом), в конце книги.
   Милюков был в среде этих оппозиционно настроенных  великих  князей  после
убийства Распутина,  в  котором  один  из  них  был  замешан,  что  особенно
отшатнуло от них царя, написавшего в  ответ  на  просьбу  "смягчить  участь"
Дмитрия  Павловича  известную  фразу:  "никому  не  дано  право   заниматься
убийством". Настроение в этой среде было двойственное: радовались тому,  что
очистилась атмосфера, но к возможности безболезненного исхода  из  положения
относились безнадежно. Гораздо ближе к царской семье стоял круг  придворных.
В этом кругу, где "атмосфера, по выражению Воейкова, была  манекен",  кипела
борьба мелких самолюбий и интриг. Десятка два людей, у  каждого  из  которых
были свои обязанности ("я в шахматы играю, я двери открываю"), трепетали над
тем, кто из них займет место министра двора после смерти старого,  временами
вовсе выживающего из ума "дорогого графа" Фредерикса, к которому царь  питал
большую привязанность. Некоторые из этих  людей,  весьма  занятых  биржевыми
делами и получивших от  правительственных  низов  не  очень  лестный  эпитет
"придворной рвани", были, по своему, "конституционно" настроены; большинство
питало ярую ненависть к Распутину. Среди них выделялись- ближе всех стоявший
к царской семье зять  Фредерикса,  Воейков,  ловкий  коммерсант  и  владелец
Куваки,-и  Нилов,  старый  "морской  волк",  пьяница,  которого  любили   за
грубость; этот последний всех  откровеннее  говорил  с  царем  о  Распутине;
получив отпор, как  все  остальные,  он  смирился  и  твердил  одно;  "Будет
революция, нас всех повесят, а на каком фонаре, все равно".
   Эта среда,  как  и  среда  правительственная,  была  ареной,  на  которой
открывался широкий простор влияниям больших и малых кружков;  оттуда  летели
записки,  диктовались  назначения,  шла  вся  "большая  политика";  наиболее