современников, а я остался как дурак со слитком теперь не нужного  золота,
от которого пузырился задний карман моих штанов.
     Делать нечего, оставалось только ждать, когда  машинка  Герба  Уэллса
выдернет меня обратно из восемнадцатого века, и я  потопал  обратно  -  по
дождю. С Флит-стрит я повернул в переулок и  зашел  в  таверну  "Чеширский
Сыр" - в надежде обменять слиток на стакан-другой доброго вина и обсохнуть
у огня. Место у  камина  оказалось  занято  зычно  сопящим  китом  и  тихо
побулькивающим налимом. Мать честная! Сам Великий и Незабвенный, а  с  ним
его подлипала Босуэлл! [Английский  писатель  Джеймс  Босуэлл  (1740-1795)
прославился блестящими - и  весьма  дотошными  -  воспоминаниями  о  своем
великом коллеге Сэмюэле Джонсоне (1709-1784), от которого он на протяжении
многих лет не отходил буквально ни на шаг,  фиксируя  чуть  ли  не  каждое
слово своего друга.]
     - Что бы вы делали,  сэр,  ежели  бы  оказались  заперты  в  башне  с
новорожденным младенцем? - вопрошала рыбешка кита.
     Тот заколыхался, приосанился, чтобы разродиться исторической  фразой,
но его ответ на сей монументальный вопрос мне услышать не довелось - сукин
кот Герб уволок меня в будущее на самом интересном месте.
     Когда я вывалился из нутра машины времени.  Герб  возмущенно  замахал
руками:
     - Вон! Вон! Сыпь отсюда! Они уже убрались.
     Я поковылял к выходу.
     - Какого черта ты не отдал золото Томасу Чаттертону?
     - Опоздал. Он уже дух испустил, когда я появился.
     - Ах ты, незадача какая!
     - Попробуй еще раз. Только загляни к нему пораньше.
     - Не могу. Дурацкая машина не желает дважды посещать  одно  и  то  же
десятилетие. Говоря по совести, этот драндулет никуда не годится.  Буксует
на каждом временном ухабе.
     Быть может, именно поэтому  из  грандиозной  программы  Герба  Уэллса
("Здоровье,  просвещение  и  процветание  всем  векам!")  ничегошеньки  не
получается. Я поблагодарил его на двадцатнике, которым мы, члены  Команды,
обычно пользуемся при общении, и заговорил на черном испангле.
     Можете принять меня за психа, но я на  самом  деле  просто  обалдеваю
оттого, как мне приходится валандаться с этими моими записками. Приходится
переводить мой рассказ сперва на двадцатник с  черного  испангля,  который
нынче является официальным  языком  в  этой  стране,  а  потом  переводить
результат на машинный язык.  Вы  только  вообразите  эту  цепочку:  черный
испангл - двадцатник -  машинный  язык.  Та  еще  работа!  Особенно,  если
сортируешь свои воспоминания за много веков. Поэтому не  обессудьте,  если
кое-где мой рассказ хромает то на одну ногу, то на обе.  В  моем  дневнике
все изложено путем, как надо, языком прозрачным как  слеза  крокодила.  Но
когда я собираю свои записи в одно целое, компьютер то и дело выплескивает
на экран строчку "090-НЕЧИТАБЕЛЬНО" - разумей:  "Я  не  просекаю,  что  ты
имеешь в виду".
     У всех членов нашей Команды  одинаковая  проблема.  Не  с  памятью  -
события из нашей памяти  хрен  сотрешь,  как  надпись  со  стены  сортира.
Проблема - что перед чем было, как разместить  воспоминания  в  правильной
временной последовательности. Я терпеть не могу бардака в воспоминаниях  и
потому вынужден вести прилежные дневниковые  записи.  В  Команде  я  самый