Саша почувствовал (и сразу поверил своему чутью), что Лариса и Вэм
слышат. Каждый выстрел теперь откликался в нем новой волною радости. Он
палил и смеялся. А когда патроны кончились, опустил ружье, огляделся...
Большое белое пространство улыбалось в ответ. Зима это или лето -
какая разница, если тепло. Тепло и красиво. Под ногами лед. И счастливый
человек стоит на льду.
Начальник услышал выстрел и оглянулся. Подсвеченные солнцем струи
дыма как будто сами светились. Может быть, Лариса и Вэм видят дым, но все
равно уходят? Нет, так обманывать себя нельзя. Бессмысленно. Так можно и не
дойти. А сам поход, в нем есть смысл? Конечно, но иногда теряется. Тогда и
возникает этот вопрос. Но только тогда...
Он увидел Вэма. Потом и Ларису. Вэм стоял и смотрел назад, а Лариса,
опираясь на палки, смотрела в даль болот.
- Вот они! Ура! - раздался сзади голос Вэба.
Вэм услышал и поднял руку. Но стоял, не трогался с места.
Идем в пургу
Я беру отпуск зимой. Говорят: чудак. Жалеют. Спрашивают: "На Полярный
Урал едешь? Это что - на турбазу, по путевке?"
Вот так, дальше турбазовской столовой, пляжа, инструктора, ведущего
группу не знакомых друг с другом людей по маркированной тропе, дальше этого
у иных воображение не работает.
Не знают многие туристы зимы. Не знают они и лыж.
Человек на лыжах! И за сотни километров от жилья, в нетронутом лесу,
вспыхивает костер для ночлега... Засыпая, глядеть на звезды, зарю встречать
на лыжне - розовый свет на заснеженных камнях.
А плотный снег тундры! Лыжи не оставляют следа. Бежать в день
тридцать, пятьдесят километров! Лыжный бег к горам, к синим наледям
промерзших рек... Поземка красным пятном размажет солнце. Бежать навстречу
пурге, страшной пурге, и в снежной пустыне построить из снега теплый дом...
Но когда идешь в мороз много дней подряд, все время находишься в
напряжении. Надо иметь силу выдержать это. И только выдержав, по-настоящему
оценишь зиму. В 1956 году я, первокурсник, шел по архангельской тайге. Был
редкий по силе морозов февраль. Восемь дней мы не встречали людей, и были у
нас тонкие палатки-"серебрянки" да старые ватные спальные мешки.
Мы ввалились в тепло жилья, измученные до крайности.
Но я понял тогда, что буду ходить зимой.
Через два года я уже сам вел группу по Кольскому. Мы поднялись выше
границы леса. Порывы ветра сшибали девушек с ног, парни их поднимали. А
потом мы идти уже не могли: решили ночевать, не спускаясь в лес. Увидели два
огромных камня на склоне и узкую щель между ними и забились в эту щель, но
благоразумие взяло верх, и мы привязали к камням палатку. Это была тяжелая
ночь. Мы слегка поморозились. (Пять лет спустя я разбирал случай, как
четверо замерзли в той же долине, у таких же камней. Им не повезло, пурга
длилась дольше, чем у нас.)
На следующую зиму я отправился в горы Приполярного Урала, чтобы пройти