что завтра   они    обязательно  выйдут.     Вэм предлагал       действовать
наверняка. Начальник  не   мог бы  сказать, почему  он  так  не  хочет  идти
назад. Он  этого не знал.  Не знал,  и  почему его неудержимо тянет  вперед.
Его, и всех остальных, да и Вэма тоже.
     - Вэм, - сказал  Начальник,  - давай  подумаем  по  порядку: во-первых,
нужно скорее  идти к  настоящему лесу  и ночевать,  назад до леса  далеко, а
вперед   не  очень...  наверное...   во-вторых,    нам сейчас  их   назад не
повернуть...
     - Почему?
     - Не повернуть,  и все. Я знаю.  Если им так  же не хочется идти назад,
как мне, то ничем не повернуть. В-третьих, Вэм, ты  видишь, какое небо? Если
пойдет снег - лыжню занесет.
     Они  развернули опять свой жалкий рисунок  с  карты. До железной дороги
было километров семьдесят, она здесь резко отходила в сторону. Между точкой,
в которой предполагали  свое нахождение, и  железной дорогой ничего не  было
нарисовано  на  их карте  - белое    пятно.  Как идти?   По  азимуту поперек
распадков и речных долин? По бурелому? Через завалы и чащи?
     - Давай  пойдем  вперед, - сказал  Начальник,  - ты видишь,  нам просто
больше ничего не остается.
     Они докурили  папиросы до бумажного  мундштука.  Так в обычной жизни не
докуривают. Вэм свою раньше кончил, и Начальник дал  ему пару раз затянуться
от своей.
     Было еще не поздно. Местность начала выпукло  понижаться. Видно было не
далеко.  Казалось, ближние  березы   стоят  на краю  облака,   ползущего  по
земле. Но это было не облако, а пасмурное  небо. Наконец стало видно далеко,
и   сразу появилось  озеро.   В ту  же минуту  выглянуло  солнце, впереди, у
горизонта. Лыжники спускались теперь словно в другую страну.
     Бережок, высокий, но не  обрывистый,  образовал залив. Сосновые  стволы
горели, отражая огонь заката. У воды стояла новенькая избушка.
     Лыжи  сами  примчались  к   ней.  Сосны вокруг уходили   в  невероятную
высоту. Были  они безукоризненно правильны и  красивы. Стены избушки сложены
из таких же стволов, так же горят и они, и снег, и лес за озером.
     Около избушки   лиственница.   Серые  ветви, лишенные    хвои,  кажутся
мертвыми. Она  тут одна -    лиственничные горно-тундровые леса   начинаются
севернее. А  поскольку  она  стояла  тут  одна,  то издали   казалась  сухой
елью.  Так   ее и  увидели наши  путешественники:    вот, мол,  сушина какая
прекрасная, у самой избы.
     Приходится удивляться, как плохо знали они лес. В Подмосковье научились
находить  путь по карте,  бродить в   темноте,  зажигать простейшие  костры,
ставить палатки.  Вот и все, что они  умели.  Еще они  научились петь песни,
разбираться  в   туристских правилах, вязать  несколько   узлов и устраивать
подвесные переправы на веревке. Все это было теперь ни  к чему. Никто из них
не дал себе труда заранее узнать о лесе, в котором теперь предстояло выжить.
     Конечно, они догадались  бы, что это  не  сушина, хотя бы  по тому, как
пошла пила, или в конце  концов по тяжести бревен -   сырая лиственница и  в
воде тонет. Но они находились уже в том состоянии холодовой усталости, когда
тело  лишено  устойчивости к  холоду,   а голова  - способности  мыслить.  А
поэтому, еще  более чем раньше,  стали  они самонадеянны.  Теперь достаточно
было повода, чтобы произошла катастрофа. Поводом явилась избушка.
     Вэм соорудил трамплин и учил всех прыгать.  Не  спешили они с лагерными