капеллан, стоявший на паперти, приметил Урсулу в толпе паломников и целую
минуту не спускал с нее своих горящих свиных глазок. Смущенная Урсула не
знала, куда ей деваться от этого взгляда. Рядом с ней стояла женщина с
торчащим вперед подбородком; звали ее Лотта Гвоздика. Она тоже заметила,
как пристально капеллан смотрел на Урсулу.

- Ступай домой, дитя мое, - сказала она Урсуле, - сними пояс и жди.

Она была права: на третий день, вечером, когда Коркис с дочерью ужинали, на
улице послышались тяжелые шаги, дверь распахнулась, и в комнату вошел сам
главный капеллан в полном облачении, расшитом красными драконами. Коркис и
Урсула пали на колени, как того требовал закон, и обоих объял ужас - они
знали, что их ждет.

По мановению руки капеллана старый сторож, взяв шапку, покорно удалился. Он
без устали ходил взад и вперед по переулку Роз, и глаза его были полны
печали. Он говорил с Лоттой Гвоздикой о погоде, о гвоздиках и снова о
погоде. А Лотта язвительно ухмылялась.

Потом он зашел к одноногому токарю. Но и тот злорадно ухмылялся. И снова
Коркис бродил по переулку; но вот капеллан со своими двумя служками вышел
на улицу, и теперь старый сторож мог наконец вернуться домой.

Урсула лежала на кровати, пылая от стыда, растерянная, измученная и
потрясенная великой честью, которая выпала на ее долю.

Скоро она встала и снова принялась за работу. Но что-то в ней изменилось.
Она как-то ушла в себя, замкнулась, ибо ощущала в своем простонародном
чреве благостный плод главного капеллана... Плод зрел, рос и наконец
превратился в ребенка, которого Урсула произвела на свет в первые дни
весны. Она нарекла сына Микаэлем в память об архангеле, том самом, что
спустился с небес к бедной пряхе.

Микаэль вырос среди людей бедных, но честных. О своем происхождении он
довольно рано узнал от сыновей токаря, - негодные мальчишки частенько
дразнили его. Однако переулки, где ютилась беднота, так и кишели детьми
господ первосвященников, и Микаэль совершенно напрасно принимал это слишком
близко к сердцу.

Увы, он был лишен того унылого безразличия, которым уже давно прониклись
другие обитатели жалких лачуг. К сожалению, он унаследовал от старого
Коркиса его кристально чистую душу, благородство характера и удивительное
свойство ко всему относиться серьезно. Вот если бы добавить еще к этому
смирение и покорность его бедного деда! Так нет же, вместо этого он
унаследовал от своего высокородного отца крепкие белые зубы, неутолимую
жажду жизни, сильное мускулистое тело, непреклонную решимость и гордое
честолюбие.

С горечью смотрел он на почтенных господ первосвященников, и в его упрямой
голове зарождались наивные и дерзко фантастические замыслы.