В рамках этой модели могут быть получены достаточно убедительные
ответы на вопросы, подобные поставленному выше (насколько
убедительной можно считать вообще фантастическую аргументацию).
Постижение тайны времени здесь действительно достигается "без
формул и математики", "усилием нервов", "напряжением чувств".
Более того, этот способ постижения оказывается, по мнению
автора, более органичным и естественным, чем иной,
инструментальный способ [Сравните, например, противопоставление
Сашки и "?" в "Лоцмане"]. Время и пространство в космогонической
модели теряют определенность и вообще, значимость этих категорий
предельно мала. Так же, как в "Островах и капитанах", отдельные
повести цикла независимы от целого, то есть, представляют
определенный фрагмент мира, в то же время равновеликий этому
миру. Причинно-следственные связи здесь уже не нуждаются в
специальном "носителе" (человеческих отношениях), а выступают
как необходимые и органично присущие самому миру как
целостности. Всякое действие (или даже просто мысль) вызывает
бесчисленное множество последствие, возмущений,
распространяющихся по всей Вселенной ["Раньше думали, что для
больших событий нужны большие усилия. А оказывается, достаточно
одного щелчка, чтобы по граням мироздания пошли трещины" -
говорит Павел Находкин в "Крике петуха".]. Собственно, это
"главная мысль" автора, выраженная им в цикле как целостном
произведении. С другой стороны, в рамках единой космогонической
модели мира теперь обретает определенность взаимосвязь всех
"кусков" мира, описанных во всех прошлых и будущих произведениях
писателя. Эти "куски" мира можно отныне трактовать как "грани"
Великого Кристалла. Принципиальным является тот момент, что
занимает определенное место в отношении некоторой целостности.
   Единая модель типа Кристалла - весьма удобное "изобретение"
писателя. Теперь его, очевидно, не сковывают формальные рамки
"правдоподобности" происходящего. Можно даже допустить
оплошность и "заселить" один и тот же фрагмент мира совершенно
разными героями, объяснив это хитростями типа временной петли.
На вполне "научной", "рациональной" основе можно дать ответ на
вопрос, скажем, об условиях, в которых возможна встреча Вальки
Бегунова и Алешки Тополькова, Сергея Каховского и Ярослава
Родина. Если бы писатель уже не использовал прием "сбора" всех
"барабанщиков" Вселенной в "Голубятне", то он был бы более
уместным в цикле о Кристалле (cр. "сборы" Пограничников в "Крике
петуха" и "Белом шарике Матроса Вильсона"). Однако в этой
космогонической определенности, в этой завершенности и кроется
потенциальная ловушка, "волчья яма", в которую может попасть
писатель; создав такую исчерпывающую модель он становится ее
"пленником".
   Такое "попадание в плен" можно рассматривать в двух смыслах.
Во-первых, в контексте модели реальности обретают зловещую
определенность не только "куски" реальности, описанные в прошлых
произведениях, но и те ее части, которые могут быть потенциально