Заработали электромоторы, винты одновременно  повернулись,  и  первый
батискаф медленно двинулся вперед.
   Внутри стальной оболочки  -  лишь  десяти  футов  длиной  и  шести  в
поперечнике - Дэвид Уэббер полулежал позади пилота и прижимался лицом  к
шестидюймовому иллюминатору, наблюдая, как свет скользит по крутым серым
откосам из ила и скальных пород, уходящим в бесконечность,  спускающимся
из ниоткуда в никуда.
   "Четыре тысячи метров", - подумал  Уэббер.  Где-то  тринадцать  тысяч
футов воды. Две с половиной мили. Вся эта вода над ним, все это давление
вокруг. Какое давление? Невозможно подсчитать. Но наверняка достаточное,
чтобы расплющить человека в лепешку.
   "Не думай об этом, - сказал он себе. - Будешь думать - превратишься в
дерьмо собачье. А здесь неподходящее время и место для  подобного.  Тебе
нужна эта работа, тебе нужны деньги. Просто сделай  дело  -  и  убирайся
отсюда к черту".
   Несколько капель конденсата упали с потолка ему  за  шиворот.  Уэббер
подскочил.
   Пилот взглянул на него и засмеялся:
   - Жаль, я не заметил, а то  бы  закричал  вместе  с  тобой  и  ты  бы
подумал, что нам хана. - Он ухмыльнулся. -  Я  люблю  проделывать  такие
штучки, когда кто-нибудь спускается в первый раз. Глаза у них становятся
как у бешеной селедки.
   - Шутник, - сказал Уэббер. - Я бы прислал тебе счет за чистку одежды.
   Он вздрогнул и обхватил себя за плечи, растирая их. Наверху, где было
около  тридцати  градусов  тепла,  Уэббер  потел  в  шерстяном  свитере,
шерстяных носках и вельветовых брюках. Однако за три  часа,  ушедшие  на
спуск, температура упала больше чем на двадцать пять градусов. Теперь он
замерзал, и хотя по-прежнему потел, но теперь лишь от страха.
   - Какая температура за бортом? - спросил он не только из-за того, что
его  это  действительно  интересовало,  но  и   потому,   что   разговор
успокаивал.
   - Около нуля, - ответил пилот. -  Достаточно  прохладно,  чтобы  твоя
мошонка съежилась, это точно.
   Уэббер снова повернулся  к  иллюминатору  и  положил  руку  на  пульт
управления одной из четырех камер, установленных в подвижных контейнерах
на наружной поверхности батискафа.  Аппарат  скользил  вдоль  пустынного
склона каньона  -  бесконечного  скопления  одноцветных  булыжников,  по
сравнению с которым лунная поверхность показалась бы заманчивой.  Уэббер
напомнил себе, что их глаза -  первые  человеческие  глаза,  наблюдающие
этот ландшафт, а объективы его фотоаппаратов  впервые  запечатлеют  этот
пейзаж на пленке.
   - Трудно поверить, что на такой глубине может быть какая-то жизнь,  -
произнес Уэббер.
   -  Может-то  может,  но  ничего  похожего  ты   никогда   не   видел.
Креветки-альбиносы и безглазые штуковины. Что толку им тут от глаз? Есть
прозрачные твари... Черт, какая-то жизнь существует почти всюду. Ну,  не
скажу про самое дно, тридцать пять тысяч футов, к примеру. Я там никогда
не был. А на этой глубине есть жизнь, точно. Что всех заводит,  так  это
мысль, будто некоторые виды жизни и в самом деле зародились  на  больших
глубинах.