Занимайте свое место.
   - Есть!
   ...День уже перевалил на закат,  когда  мы  проселочной  дорогой  опять
ступили  на  Волоколамское  шоссе,  подошли   к   широко   раскинувшемуся,
вознесшему к небу церковные луковки селу. Приставший к асфальту  снег  был
спрессован колесами грузовиков. Мороз усиливался. Налет инея сделал седыми
примкнутые  к  винтовкам  штыки.  Заиндевевшие   кони,   размещенные   меж
стрелковыми подразделениями, тянули две наши пушечки, розвальни и двуколки
с  пулеметами,  сани  хозяйственного  взвода,  где  разместились  раненые,
поставленный на полозья крытый кузов санитарной линейки, тоже с ранеными.
   Я шел во главе колонны рядом с Толстуновым и Рахимовым.


   Штаб дивизии расположился в каменном здании, глядевшем  на  обширную  -
вероятно, некогда базарную - площадь. Здесь я скомандовал батальону:
   - Стой!
   На  крыльце  уже  стояли  вышедшие  нам  навстречу  некоторые   штабные
командиры. В центре выделялся человек в кожаном черном пальто с воротником
серой мерлушки, в мерлушковой же  шапке,  что  носили  генералы.  Я  узнал
крепко сбитую фигуру Звягина. Прокричал:
   - Смирно! Равнение напра-аво!
   И, обнажив шашку, или, как мы, военные, говорим, салютуя клинком, пошел
через всю  площадь  строевым  шагом  к  заместителю  командующего  армией.
Огромное красное  солнце  уходило  за  не  застланный  облаками  горизонт.
Багрянец играл на узорчатом светлом лезвии, которое я, печатая шаг, держал
перед собой.
   В душе переплелись разные чувства: и гордость, и  -  чего  скрывать!  -
некое затаенное удовлетворение: вот тебе партизан с шашкой!
   Звягин не дал мне подойти. Он легко сбежал  с  крыльца,  отодвинул  мою
шашку, проговорил:
   - Брось ты, Момыш-Улы, свой штучки!
   Обнял меня за плечи и по-русски поцеловал в губы.
   Я со вспыхнувшей вдруг нежностью смотрел на этого  генерала  с  тяжелой
рукой, который три дня назад приказал мне сдать командование, а теперь без
лишних слов одним объятием, одним поцелуем зачеркнул свой приказ.
   Вновь попытавшись салютовать, я произнес:
   - Товарищ генерал-лейтенант! Резервный батальон командира дивизии...
   - Брось, Момыш-Улы! - вновь воскликнул Звягин. - И людей зря не томи.
   Своим мощным, звучащим колокольной медью басом он скомандовал:
   - Вольно! Можно курить.
   Вынув из кармана коробку папирос высшего сорта, он  раскрыл  ее  передо
мной:
   - Кури.
   Я взял папиросу. Звягин опять  запустил  руку  в  карман,  и...  в  его
крепких  пальцах  с  блестящими,  коротко  стриженными,  видимо  твердыми,
ногтями я увидел зажигалку Панфилова. Так вот кому  Панфилов  ее  подарил!
Как он сказал? "Преподнес со значением одному человеку..."  Вот  кто  этот
"один человек!" Звягин подержал зажигалку меж теплыми  ладонями.  Знал  ли
он, с каким значением Панфилов подарил ему эту вещицу?  В  светлых  глазах
Звягина, под которыми, как и прежде, набухли небольшие отеки, промелькнула