Повторю: лишь впоследствии я узнал, как погиб Панфилов.
   А на лесной тропе, когда  впервые  услышал  соединенное  с  его  именем
краткое "убит", отказался верить,  откинул,  не  допустил  до  сердца  эту
весть, приписал ее блиндажной неосновательной молве. Разумеется, я  ничего
не сообщил бойцам.
   Марш батальона продолжался. Нашу колонну повел новый  головной  боец  -
Варя Заовражина. Она, смелая крупная девушка, родившаяся, взросшая в  этой
лесной  стороне,  засекла  особой  памятью  все  тропки,  по  которым  шла
разыскивать нас, удержала в уме всякие меты, что теперь направляли ее шаг.
   Еще час, еще два часа ходьбы - и мы на краю леса. Близ опушки пролегала
накатанная санная дорога. Мы увидели парную запряжку, влекущую розвальни с
патронными ящиками, увидели шагавший в строю  взвод  в  серых  ушанках,  в
красноармейских  шинелях.  Бегом  мы  выскочили  на  дорогу.  Наши,  наши!
Батальон вышел к своим.
   Скомандовав  привал,  я  побеседовал  с  командиром  встреченного  нами
взвода, молодым лейтенантом. Спросил о Панфилове. И снова услышал:
   - Убит.
   Все же не верилось. Лейтенант уловил мое сомнение, достал  из  планшета
фронтовую газету, развернул.
   Черным прямоугольником траурной рамки были  обведены  знакомые  дорогие
черты. "Снимок сделан в день гибели полководца",  -  обозначено  было  под
фотографией. Всегда верный слову, Панфилов сдержал обещание,  которое  при
мне дал фотокорреспонденту, капитану Поворот Головы, - снялся  на  вольном
воздухе в Гусенове.  Портрет  был  изумительно  живым.  Рука,  окаймленная
черной  овчиной,  приподняла  бинокль.  Слегка  прищуренные,  монгольского
разреза глаза пронизывали даль. Этот сосредоточенный прищур, складочка  на
переносье, две глубокие борозды около рта,  острые,  нимало  не  опущенные
уголки губ, по-молодому крепких, - все,  все  было  исполнено  мысли.  Да,
мысли, проникновения, таланта!
   В некрологе, что подписали начальник  Генерального  штаба,  командующий
фронтом, командующий армией, члены  Военных  советов,  а  также  ближайшие
соратники  -   друзья   погибшего,   Панфилов   был   характеризован   как
генерал-новатор,  творец  нового   военного   искусства,   новой   тактики
современного оборонительного боя.
   С тяжелой душой я смотрел и смотрел на газету. Прошелся, погруженный  в
думы. Затем приказал Бозжанову построить батальон.
   На двадцатиградусном морозе у санной стежки в снежном поле  выстроились
мои бойцы. Двое - Варя Заовражина и Беленков - стояли  поодаль.  Я  громко
произнес:
   - Товарищ доктор, займите, пожалуйста, место в строю.
   Нарочно добавил это некомандирское "пожалуйста". Пусть слышит батальон!
Блеклые щеки Беленкова порозовели пятнами - пятнами радости, смущения.  Он
встал в ряды санитарного взвода. Я покосился на Варю, ожидая, что  встречу
ее взгляд. Нет, даже глазами ни о чем не попросила,  глядела  прямо  перед
собой.
   - Заовражина, становись в строй!
   Если бы ранее мне  кто-либо  предрек,  что  я  когда-нибудь  сам  скажу
женщине, чтобы она встала в строй  батальона,  я  бы  лишь  усмехнулся.  А
теперь вон оно как обернулось! Видимо, прав был Исламкулов: "Отечественная
война изменяет многие понятия, делает возможным то, что  прежде  считалось