- Ну... Вызвались. Мы оба... Он, товарищ комбат... - она посмотрела на
Беленкова, - он сам попросился. Добровольцем!
- Спасибо, доктор!
Назвав Беленкова доктором, я как бы возвратил ему звание, которое ранее
сам у него отнял. Да, теперь он заработал право так именоваться, поистине
приобрел высшее медицинское образование.
- Оставайтесь, товарищ Беленков, у меня. Будете снова врачом батальона.
Я об этом доложу генералу Панфилову.
Непонятное молчание. Почувствовалось неладное. Наконец Варя произнесла:
- Генерал Панфилов убит.
12. ОН БУДЕТ ЖИТЬ
- Впоследствии мне довелось, - продолжал Баурджан Момыш-Улы, - слышать
от очевидцев, как погиб Панфилов. Это случилось в деревне Гусеново,
которую потом с лесной опушки мы видели в дыму и пламени.
В тот день Панфилов опять указывал цели командиру "катюш", "помахивал
палочкой", по его собственному выражению.
Дивизия оставляла деревню за деревней, отходила на следующие рубежи,
заставляла противника оплачивать кровью продвижение. Панфилов сидел со
своим штабом в Гусенове, позванивал командирам - утраченная вчера связь
наутро снова действовала, - следил по донесениям, а также по разным
признакам, приметам, как мы, его войска, в жестоком оборонительном
сражении выхватывали, выигрывали у противника еще один денек.
Пробравшаяся в какую-то брешь обороны немецкая пехота начала
обстреливать Гусеново из минометов.
Наш неутомимый генерал надел полушубок - тот самый, памятный мне
долгополый полушубок с вывернутыми мехом наружу обшлагами, - накинул на
загорелую шею ремешок бинокля и вышел взглянуть, откуда ведется обстрел.
Белая улица была испещрена черными метками разрывов. Полковник Арсеньев,
вышедший следом за генералом, видел, как тот сделал по ней несколько шагов
- своих последних шагов. Послышался нарастающий вой мины. Пламя и грохот
взметнулись почти у ног генерала. Панфилов упал. Невредимый Арсеньев
бросился к нему; небольшой, с горошину, кусок рваного железа пробил овчину
на левой стороне груди, там где китель Панфилова был скромно украшен
малозаметным, со стершейся эмалью, полученным еще в гражданскую войну
орденом Красного Знамени.
- Мне до сих пор кажется, что я сам был в тот миг возле Панфилова.
Мысленно вижу и сейчас землистую, смертную бледность, сразу подернувшую
его лицо, вижу черные аккуратные щеточки усов и как бы удивленно
изломанные брови.
Арсеньев плохо слушающимися пальцами принялся расстегивать, обрывая
крючки, полушубок генерала. Мутнеющие глаза генерала разглядели, как
взволнован, потрясен старый вояка-полковник. Панфилов успел прошептать:
- Ничего, ничего... Я буду жить.
Это были его последние слова.