спуск пулемета. Мой выстрел, пулеметный лай, острия пламени, вылетающие из
тонкого рыльца, глухой грохот,  содрогание  стальной  коробки  -  все  это
слилось воедино.
   Стук пулемета оборвался.
   - Кузьминич, вторую! - крикнул я.
   Неспешным по-прежнему движением он кинул еще одну  гранату  и  упал.  Я
бросился к нему, приподнял. Изо рта лила кровь, пузырилась красная пена.
   Взрывы двух гранат Кузьминича стали будто  сигналом  отпора.  Защелкали
выстрелы двух пушечек, охранявших  тыл,  забухали  противотанковые  ручные
гранаты.
   Я вытащил бинт, расстегнул на Кузьминиче шинель.  К  нем  уже  подбегал
Синченко.
   - Берись, - приказал я, - помоги перенести политрука в будку. И  седлай
коня, скачи за Киреевым.
   Гимнастерка  Кузьминича  намокла.  Сквозь  свистящее  дыхание  он  смог
проговорить:
   - Нет, уже не стану... Не стану военным.
   Неживая пелена подернула его глаза.  Он,  научный  сотрудник  института
экономики, сидень-книжник, впервые в годину великой войны надевший  грубую
солдатскую шинель, обретший в страшный  миг  бесстрашие  истинного  воина,
угас с этими словами: "Не стану военным".
   ...Три танка уже были окутаны дымом, в котором металось коптящее пламя.
Один вертелся на перебитой гусенице.
   Огрызаясь, отстреливаясь, уцелевшие машины отошли.


   ...Снова немцы нас молотят бризантными  гранатами,  шрапнелью,  минами.
Скрывшиеся в лесу танки, не жалея  боеприпасов,  тоже  лупят  из  башенных
орудий по деревне. За наглость  они  уже  проучены.  Вынудить  танки  идти
медленно, не отрываясь от пехотного сопровождения, - этого,  думается,  мы
достигли.
   Перебежками  я  добрался  к  Брудному,  растолковал  задачу:  отрезать,
отсекать пехоту от гусениц.  И  когда  пехота  заляжет  под  нашим  огнем,
останется в поле без брони, контратаковать, гнать, убивать!
   Бойкий, смышленый лейтенант понимающе кивает.
   ...Вот она, еще одна атака.
   Снова развернутым  строем  ползут  по  снегу  танки,  ползут  на  малой
скорости, держась возле идущих беглым шагом  автоматчиков.  Их  разит  наш
винтовочный огонь, подкашивает пулемет Блохи. К пулеметчикам ушел от  меня
Бозжанов.
   Люди  в   зеленоватых   шинелях   не   выдерживают,   ложатся.   Машины
притормаживают, вроде бы оглядываются на залегших. Вступают  в  дело  наши
пушечки. Снаряд-другой  попадает  в  цель,  в  черные,  почти  неподвижные
мишени. Минута колебания. Танки отвечают огнем, бьют по  нашим  пушкам.  И
дают задний ход. С ними отбегает пехота. Второй приступ отражен.
   ...Опять бешеный  обстрел.  Сидим  в  подполах,  в  земляных  укрытиях.
Медпункт заполнен ранеными.
   Наконец смеркается. Еще одна ночка окутывает тьмой подмосковные  снега.
Мы выстояли, не отдали Горюны.