запястье рука держала винтовку; за поясом торчал парабеллум.
   Там и сям  на  полукружии  горизонта  розовели  шапки  зарев.  Пушечные
раскаты поутихали. Но в разных местах еще продолжалась перебранка  орудий,
подчас вдруг ожесточавшаяся; не кончился боевой  день.  По  шоссе  шли  со
стороны фронта небольшими группами без строя, а  то  и  вовсе  в  одиночку
бойцы; их задерживали наши патрули.
   Шевелю повод. Лысанка с места берет хорошей рысью. Сворачиваю  с  шоссе
на боковую дорогу, ведущую к деревне Шишкине. Синченко  на  гнедом  рослом
коне и две ровно постукивающие моторами машины движутся за мной. По  левую
руку, там, откуда доносится словно погремливание  жести,  темной  громадой
стоит лес. С опушки появляются то одинокие, то по трое, по четверо люди  с
винтовками, бредут по снежному полю. Их и здесь останавливают, группируют.
Неожиданно слышу:
   - Стой! Пропуск!
   Осаживаю Лысанку. Подъезжает всадник. Командирские ремни пересекают его
грудь.  Одна  рука  на  поводе,  в  другой  пистолет.   Узнаю   начальника
политотдела дивизии Голушко. Чувствую, как напряжены сейчас его нервы.
   - Момыш-Улы? Эти с тобой? Куда?
   - В штаб дивизии. Вызван к генералу.
   - Не знаю, застанешь ли  его.  К  Шишкину  уже  подходили  автоматчики.
Возможно, штаб ушел. Все  штабные  командиры  и  политработники  разосланы
собирать людей. Сам видишь, какая петрушка.
   Повернув коня, начальник политотдела поскакал навстречу  понуро  идущей
от леса веренице. Опять разнесся  его  громкий,  с  чуть  уловимым  мягким
украинским акцентом голос:
   - Стой! Погоди! Куда? Какого полка?
   Я подъехал, прислушался.
   - Какой роты? Почему ушли?
   - Ничего, товарищ командир, не разберешь. Потерялись. Может, роты уж  и
нету.
   - А там кто дерется? - Голушко указал вперед, где  рокотали  орудия.  -
Слышите?
   - Немец стреляет.
   -  По  пустому  месту,  что  ли,  бьет?  Становись!  На   первый-второй
рассчитайсь!
   Голушко обернулся ко мне:
   - Поезжай, поезжай, не задерживайся, Момыш-Улы.  Возможно,  из  Шишкина
тебя еще куда-нибудь направят. И будь поосторожнее, а то как бы тебя  наши
не подстрелили. Подумают, гитлеровские мотоциклеты.
   - Это и есть гитлеровские. Сегодня взяли.
   - Ого! Славно! Слышите, ребята? Взяли у фрицев  мотоциклеты!  Равняйсь!
Смирно! За мной!
   Я вернулся к своим. Мы тронулись дальше. А слева, со стороны фронта,  -
кто знает, где сейчас он пролегал! - беспорядочно шли и шли бойцы,  словно
осколки, остатки полков, раздробленных молотом боя.


   Перед Шишкином нас остановило боевое охранение. Здесь  окопалась,  была
готова к обороне комендантская рота штаба дивизии. На краю деревни чернели
пятна пожарищ, кое-где пробегали  синеватые  язычки  пламени.  Подумалось: