Филимонов.
- Посылай связного! Останови! Верни!
Широкая полоса в поле по пути бегущих там и сям была уже устлана - я
знал это из сообщений Рахимова - трупами в большинстве без шинелей, в
серых немецких кителях или в нательных рубашках.
Повторяю: два часа назад мы тоже задали "драпака", уносили ноги. Однако
наше бегство было вызвано приказом, было преднамеренным, а теперь враг
удирал, обезумев. Это надо различать. Когда противник панически бежит, в
преследовании даже самый боязливый или неопытный солдат обретает удаль.
Вместе с оравой, в какую превратился немецкий батальон, бежал без
фуражки командир этого батальона, потерявший управление здоровяк капитан.
Он кричал "хальт!", взмахивал пистолетом, пытаясь остановить, повернуть
против нас своих людей. Их еще было немало. Однако власть командира,
выкрики "стой!", угрозы, даже, возможно, расстрелы в затылок на бегу за
неподчинение уже не действовали.
У нас вырвался вперед вчерашний московский школьник, боец-новичок
Строжкин. Помните, он однажды, мельком появился в нашей повести...
Канунный вечер. Красноармейцы рубят тяжелый, мерзлый грунт. Робкий
голосок: "Такой окоп разве спасет?"
И вот парнишка Строжкин сумел на крутом откосе железнодорожной насыпи
догнать капитана. Охотники знают, что удирающего матерого волка даже и
однородовалая собака хватает за уши, за холку. Это сделал и Строжкин:
цапнул волка. Именно цапнул. В руках юноши винтовка, на конце штык, а он -
тут и упоение победой, и дерзость, озорство - сумел поймать подол шинели и
потянул к себе. Физически крепкий, поистине матерый, капитан обернулся,
узрел тонкокостного юнца с пушком на нежной коже, отбросил разряженный,
ненужный пистолет и, взбешенный, кинулся на Строжкина, свалил и стал
душить. Судорожно сопротивляясь, Строжкин успел, наверное, подумать:
"Зачем я в него не выстрелил?" Это горькое, позднее сожаление бойца. Но не
умирать же! Напряг силы. Рывок. Удар коленом в пах. Крутизна откоса
помогла. Немец потерял точку опоры. Оба покатились вниз. Катясь,
переворачиваясь, москвич изловчился, боднул немца в глаз. Капитан взревел,
схватился за лицо. Строжкин вскочил, бросился к своей винтовке. На выручку
уже подоспели наши. Строжкин - теперь это был другой человек, герой,
богатырь, - по праву крикнул:
- Не трогать его! Я его взял!
Он вывернул у пленного карманы, отобрал полевую сумку, нашел, поднял
пистолет-парабеллум, сунул за свой пояс. И повел в Матренино стонущего,
окровавленного капитана.
Другие бойцы тоже стали возвращаться. Строжкин остановил пленного,
подождал идущих. Тоненький, едва познавший бритву, он набрался такого
молодечества, что гаркнул:
- Кто велел идти назад? Только вперед!
Издали ему крикнул Филимонов:
- Строжкин, не командуй!
Отмечу еще один небольшой эпизод этого быстротечного боя.
Немцы-мотоциклисты успели завести моторы и дунули из деревни по своему
прежнему следу. Это предугадал командир отделения Курбатов, в мирные дни
владелец мотоциклета. Он на краю поселка стерег этот проложенный след. И
не упустил жданную минуту. Хладнокровно, меткими выстрелами он снял