Набираюсь терпения, выслушиваю его восклицания, не расспрашиваю  -  сам
дойдет до сути. Оказалось,  что  к  высотке,  где  окопалась  рота  Заева,
проникла какая-то группа немцев с  минометами.  Возможно,  лишь  разведка.
Винтовочный залп уложил  несколько  немцев.  Другие  под  прикрытием  огня
отползли, унесли трупы.
   Полчаса спустя позвонил Филимонов, доложил: немцы сунулись из леса и  к
станции Матренино. Вызвали наш огонь, ушли.
   Тем временем низкие тучи затянули небо, повалил снег. В комнате  слегка
потемнело. И вдруг - для меня это было неожиданностью - я  обнаружил,  что
наступил час сумерек. Мало-помалу пушечный гром  утих.  Закончился  первый
день новой битвы под Москвой. Насколько  я  мог  судить,  немцы  нигде  не
прорвали наш фронт. Не знаю, задавались ли они в первый день  этой  целью.
Вероятно, противник вклинился во многих местах,  еще  не  раскрывая  своих
карт, не раскрывая, где проляжет его главный удар.  Панфилов,  как  я  уже
сказал, по-видимому, придерживался прежней догадки.  Впрочем,  он  все  же
испытывал колебания. Поздно вечером он мне позвонил:
   - Здравствуйте. Что делаете?
   - Думаю, товарищ генерал.
   - Дело хорошее. Я тоже этим занят. Как провели день?
   Я доложил итоги дня. Конечно, Панфилову они  были  известны:  о  всяком
изменении  обстановки  мы  тотчас  сообщали  капитану   Дорфману.   Однако
Панфилов, не торопясь, не подгоняя,  еще  раз  выслушал  от  меня  эти  же
сведения.
   - Следовательно, обменялись любезностями издалека? - произнес он.
   - Да.
   - Так... Угрюмов к вам пришел?
   - Еще нет.
   - Передайте ему: пусть идет в Ядрово к майору Юрасову.  Знаю,  нехорошо
гонять людей, но... Привели к этому думы.
   - Есть!
   - Ну, всего доброго, товарищ Момыш-Улы. Поспите, отдохните. Завтра  ваш
черед.
   Еще минуту я молча постоял у аппарата. Панфилов опять - в  который  уже
раз! - поразил меня. Он думает и об отряде  в  двадцать  -  двадцать  пять
человек, думает и передумывает, куда его послать. Эта  горстка  -  команда
Угрюмова - тоже  резерв  генерала.  Нелегки  же  дела  у  него,  командира
дивизии! А где же завтра-послезавтра, когда удар немцев станет  нарастать,
где он, наш генерал, возьмет новые резервы?
   Отойдя от телефона, я кратко изложил Рахимову, неизменно  сидевшему  за
штабным столом, разговор с генералом.
   - Велел нам, - заключил я, - подготовиться к завтрашнему дню,  поспать.
Ложись, вздремни часика три, а я подежурю, проверю посты.
   Оделся, вышел на волю. Ветер, которому не хватало сил, чтобы завьюжить,
увлекал, уносил падающие белые хлопья.  Шоссе,  что  еще  несколько  часов
назад пролегало черной, будто подметенной полосой, теперь укрылось пуховым
покровом, слилось с дальними  и  ближними  снегами.  Ночную  белесую  мглу
изредка тревожили голоса пушек. Вот  со  стороны  Матренина  дошел  глухой
хлопок. Вот и здесь, на пустом пригорке, возник  смутный  взблеск,  тотчас
вдогонку добежала гремящая волна. И опять несколько минут покоя.  И  снова
бахает один-другой разрыв. Немцы, как и в прошлую  ночь,  дарят  вниманием