- Эх, ты!.. - сказал Блоха. В голосе слышались и презрение и жалость. -
И морда какой-то поганой стала!
   - Расстреляете его вы, - сказал я, - ваше отделение...
   Блоха побледнел. Вздохнув всей грудью, он выговорил:
   - Исполним, товарищ комбат.
   -  Вас  назначаю  командиром  отделения.  Подготовьте  людей  вместе  с
политруком Бозжановым.
   Подойдя к Барамбаеву, я сорвал с него знаки различия и  красноармейскую
звезду.
   Он стоял с посеревшим, застывшим лицом, уронив руки.


   В назначенное время, ровно в четыре, я вышел к батальону,  выстроенному
в виде буквы "П". В середине открытой, не заслоненной людьми линии стоял в
шинели без пояса, лицом к строю, Барамбаев.
   - Батальон, смирно! - скомандовал Рахимов.
   В тиши пронесся и оборвался особенный звук,  всегда  улавливаемый  ухом
командира: как одна, двинулись и замерли винтовки.
   В омраченной душе сверкнула на мгновение радость. Нет, это не  толпа  в
шинелях, это солдаты, сила, батальон.
   - По вашему приказанию батальон построен! - четко отрапортовал Рахимов.
   В этот час, на этом русском поле, где  стоял  перед  строем  человек  с
позорно забинтованной рукой, без пояса и без звезды, каждое слово  -  даже
привычная формула рапорта - волновало души.
   - Командир отделения Блоха! Ко мне с отделением! - приказал я.
   В молчании шли они через поле -  впереди  невысокий  Блоха  и  саженный
Галлиулин, за ними Мурин и дежуривший вчера у  пулемета  Добряков,  -  шли
очень серьезные, в затылок, в ногу, не отворачивая лиц  от  бьющего  сбоку
ветра, невольно стараясь выть подтянутыми под взглядами сотен людей.
   Но они волновались.
   Блоха скомандовал: "Отделение, стой!" Винтовки единым движением с  плеч
опустились к ноге; он посмотрел на меня, забыв доложить.
   Я сам шагнул к нему, взял под козырек. Он ответил тем же  и  не  совеем
складно выговорил, как требуется по уставу, что явился с отделением.
   Вы спросите: к чему это, особенно в такой час? Да, именно в этот час  я
каждой мелочью стремился подчеркнуть, что мы армия, воинская часть.
   Став в одну шеренгу, отделение по команде повернулось к строю.
   Я сказал:
   - Товарищи бойцы и командиры! Люди, что  стоят  перед  вами,  побежали,
когда я крикнул: "Тревога!" - и подал команду: "В  ружье!"  Через  минуту,
опомнившись, они вернулись.  Но  один  не  вернулся  -  тот,  кто  был  их
командиром. Он прострелил себе руку,  чтобы  ускользнуть  с  фронта.  Этот
трус, изменивший Родине, будет сейчас по моему приказанию расстрелян.  Вот
он!
   Повернувшись к Барамбаеву, я указал на  него  пальцем.  Он  смотрел  на
меня, на одного меня, выискивая надежду.
   Я продолжал:
   - Он любит жизнь, ему хочется наслаждаться воздухом, землею,  небом.  И
он решил так: умирайте вы, а я буду жить. Так живут паразиты  -  за  чужой
счет.