Я молча встречал возвращавшихся. Я знал, мои бойцы были честными
людьми. Сейчас их терзал стыд. Как оградить их на другой раз от этого
мучительного чувства, как спасти их от позора? Разве я уверен, что они в
другой раз не побегут и опять потом не будут понимать, как это с ними
могло произойти? Что с ними делать?
Уговаривать? Побеседовать? Накричать? Отправить под арест?
Отвечайте же - что?
3. СУДИТЕ МЕНЯ!
Я сидел у себя в блиндаже, уставясь в пол, подперев опущенную голову
руками, вот так (Баурджан Момыш-Улы показал, как он сидел), и думал,
думал.
- Разрешите войти, товарищ комбат...
Я кивнул, не поднимая головы.
Вошел политрук пулеметной роты Джалмухамед Бозжанов.
- Аксакал, - тихо сказал Бозжанов по-казахски.
Аксакал в буквальном переводе - седая борода; так называют у нас
старшего в роде, отца. Так иногда звал меня Бозжанов.
Я взглянул на Бозжанова. Доброе круглое лицо его было сейчас
расстроенным.
- Аксакал... В роте чрезвычайное происшествие: сержант Барамбаев
прострелил себе руку.
- Барамбаев?
- Да...
Показалось, кто-то стиснул мне сердце. Сразу все заболело: грудь, шея,
живот. Барамбаев был, как и я, казах - казах с умелыми руками, командир
пулеметного расчета, тот самый, которого я не дождался.
- Что ты с ним сделал? Убил?
- Нет... Перевязал и...
- И что?
- Арестовал и привел к вам.
- Где он? Давай его сюда!
Так... В моем батальоне появился, значит, первый предатель, первый
самострел. И кто же? Эх, Барамбаев!..
Медленно переступая, он вошел. В первый момент я не узнал его.
Посеревшее и словно обмякшее лицо казалось застывшим, как маска. Такие
лица встречаются у душевнобольных. Забинтованную левую руку он держал на
весу; сквозь марлю проступила свежая кровь. Правая рука дернулась, но,
встретив мой взгляд, Барамбаев не решился отдать честь. Рука боязливо
опустилась.
- Говори! - приказал я.
- Это, товарищ комбат, я сам не знаю как... Это нечаянно... Я сам не
знаю как.
Он упорно бормотал эту фразу.
- Говори.
Он не услышал от меня ругательств, хотя, должно быть, ждал их. Бывают
минуты, когда уже незачем ругаться. Барамбаев сказал, что, побежав в лес,