подметает сумрак, и добавляет:
     - Я ему починил кошелек. Ну и рвань была! Я приладил застежку, она  мне
самому  обошлась  в  тридцать  сантимов.  Так?  Обшил  кругом   ремешком   в
плетеночку и все прочее. Сколько времени на такую работу уходит!  Ну  и  что
же? Я было заикнулся насчет его швейной машины - мне бы она  пригодилась,  а
ему с ней нечего делать, так его и след простыл.
     Он  рассказывает  о  сумасшедших  претензиях  Тромсона  из-за  какой-то
сборовки и о поведении  г-на  Бекре,  который  при  всей  своей  почтенности
обманул его доверие: за починку водосточной трубы  заплатил  ножом,  который
режет "все, что хочешь". Он  перечисляет  мне  знаменательные  случаи  своей
жизни. Затем говорит:
     - Я человек небогатый, но добросовестный. Я занимаюсь мелкой  починкой,
потому что мой отец этим занимался и его отец тоже.  Понятно,  другие  метят
выше. Но я на этот счет другого мнения. Я делаю свое дело.
     Вдруг  слышится   неистовый,   учащающийся   топот,   и   на   мостовой
показывается фигура; она направляется в нашу сторону рывками,  едва  держась
на ногах, цепляясь сама за себя,  движимая  какой-то  высшей  силой.  Кузнец
Брисбиль пьян, как всегда.
     Заметив нас, Брисбиль издает нечленораздельные  звуки.  Поравнявшись  с
нами, он приходит  в  замешательство,  затем,  пораженный  какой-то  мыслью,
останавливается, стукнув о мостовую  каблуками,  как  лошадь  подковами.  Он
глазом измеряет высоту тротуара; но, взмахнув кулаком, проглатывает то,  что
хотел сказать, и,  спотыкаясь,  снова  пускается  в  путь.  Лицо  его  горит
красными пятнами. От него пахнет ненавистью и вином.
     - Ишь ты, анархист! -  говорит  Крийон  брезгливо.  -  Ну,  скажите-ка,
разве это не омерзительные бредни, а?
     И, протягивая мне руку, добавляет:
     - Кто только избавит нас от него и его проспешников! До  свидания...  Я
всегда твержу об этом в муниципальном совете. Я говорю:  "Пора  покончить  с
этой шайкой крамольников, раз они нарушают постановления  против  пьянства".
Да куда там! В совете Жан Лятруй. Так? Они стоят за порядок, а как  до  дела
коснется, ищи ветра в поле!
     Добряк взбешен. Он грозит в пустоту мощным кулаком, похожим на  сложный
инструмент. Кивает в ту сторону, где скрылся, ковыляя, Брисбиль.
     - Вот  они  каковы,  социалисты!  -  говорит  он.  -  Державный  народ,
державный народ, а сами на ногах не держатся! Если уж я и  тяну  эту  лямку,
так я ведь стою за спокойствие и порядок. Д'свиданья,  д'свиданья...  А  как
поживает тетушка  Жозефина?  Я  за  спокойствие,  за  свободу,  за  порядок.
Недаром я всегда сторонился этой шайки.  Недавно  я  видел  тетушку;  бежит,
шустрая, как молоденькая; ой, заболтался я, заболтался!
     Он направляется в свою каморку. Но нет. Оборачивается,  окликает  меня.
Подзывает таинственным жестом.
     - Слыхали? Наверху, в замке, все съехались...
     Подобострастие понижает его голос: он уже  видит  владельцев  замка  и,
прощаясь, низко мне кланяется - инстинктивно.
     Мастерская его - узкая стеклянная  клетка  -  доверчиво  прижалась  под
крылышко нашего дома. Я вижу сквозь стекло мощную, топорную фигуру  Крийона,
он стоит перед  останками  каких-то  механизмов,  над  которыми  возвышается
свеча. Свет падает на груду домашней утвари,  на  предметы,  развешанные  на
стене, и окружает тусклым  золотым  орнаментом  образ  этого  мудреца,  душа