работу. Переводил для театра стихотворную пьесу. Ямб, знаете ли, такой
шекспировский!.. Писал исследование о флорентийском ренессансе... Газет в
руки не брал...
- Ты заметил, что на лекциях в университете студентов становится все
меньше и меньше? А теперь их вовсе нет. Куда они делись?
- Я, сударь, ничего не знаю. И ничего не заметил. Я получил в
университете отпуск для литературной работы и занятий не посещал. Только
третьего дня приступил к чтению лекций о раннем немецком романтизме... На
мой взгляд, студентов было вполне достаточно...
Наша дискуссия оборвалась. Началась проповедь. Читал ее украшенный
сверкающими пуговицами начальник вильнюсского гестапо, проведший ночь в
сладостном обществе коньяка. Он изрекал величайшие истины о немецкой
нравственности, о мудрости национал-социалистов.
- Вы лишены свободы надолго, до конца войны. Эвентуально - до конца
жизни. - Свои умозаключения он подкреплял взмахами кулака.
И угораздило же моего преждевременно облысевшего коллегу, вечного
студента-юриста Йонаса Чюбяркиса! В момент наивысшего парения пуговичного
духа он захохотал во все горло!
- Ты чего гогочешь? А? - обозлился проповедник - Чего рот разеваешь?
Видно, со мной прогуляться захотелось?!
Нет, Чюбяркис не испытывал никакого желания прогуливаться с ним. Тем
паче что одна нога у него была без сапога. Дьявол его знает, где он ее
вывихнул. Она была облеплена гипсом.
- Видишь ногу? Стало быть, я не ходок... Иногда полезно иметь и
вывихнутую ногу.
- Нас, немцев, сто миллионов, вас - от силы три. Как вы смеете
возражать... - горячился унизанный блестящими пуговицами златоуст,
выведенный Чюбяркисом из пьяного равновесия.
- Что касается меня, - осмелел и я, - то я никуда не хожу. Я поэт и
политикой не занимаюсь.
- О! - воскликнул он, - поэты - народ чрезвычайно опасный!
- Ну, что вы.. рейх - такой всемогущий, а я - такой ничтожный. Куда
мне... Разве я могу представлять опасность...
- Как ты смеешь сомневаться в военной мощи и победе Германии! - оратор
начал бушевать. - Во время лекций, во время бесед - один, другой улыбнется
или бросит ироническое замечание... Для нас вполне достаточно! Нам больше и
не требуется. Мы национал-социалисты, гордимся своей последовательностью:
литовская интеллигенция против нас следовательно она должна быть уничтожена.
Вы откроете список. Над вашими головами висит большой... - и он описал в
воздухе большой вопросительный знак. - Отныне ваши университеты закрываются.
Вся профессура арестована.
- Вся профессура? Арестована?
- Вся. Без исключения. Гимназии также закрыты. Пойдете вы все к...
Тут и я рассмеялся. В гестапо всегда врут. Невероятно, чтобы гестаповец
на этот раз сказал правду. Арест профессуры не остался бы без отклика в
подвале. А так - ничего.
Э-э брешет, собака, запугивает.
Мне, однако, он не предложил прогуляться с ним. Из подвала нас вызвали
во двор.
Двор гестапо... Выстроено человек тридцать... Среди них мои хорошие