- Ну ницего, жонка молитце ему: <Маленько-то пониже спусти!> Он
спустил, она и скочила, полезла туда, в траву ету. Нецистый ее имал, не
мог поимать никак, портище всё с ее сорвал только. Она и приползла к им
туда ногушком. <Не пугайтесь, - говорит, - это я, Иван, твоя жона. Я, -
говорит, - нага, дайте мне оболоцитьсе>. - <Ты мне не нать, - говорит, - у
меня друга жонка есть!>
- Вота какой!
- <Ницего, - говорит, - я вас не розведу, в монастырь уйду>. Так ей и
принели. Жонка та, другая, со себя рубаху ей отдала.
- И ушла в монастырь?
- Ушла. Покрова Богородицы монастырь, на Зверинци. Тамо постриглась.
- Бедна!
- А уж побыла за нецистым, дак!
- Никак едут! - вдруг молвила Ульяния, отрываясь от шитья. И
побелела, откинулась в кресле: - Олекса! Чуяло мое сердце!
Все побросали работу. Поднялся переполох.
- Онфимка, Онфимка где? - звала Домаша, непослушными пальцами
накидывая епанечку. Янька кинулась стремглав за Онфимом.
- Ох, батюшки!
- Сына, сына возьми! - подтолкнула Домашу опомнившаяся Ульяния. Сама,
прикрикнув на заметавшуюся девку, истово перекрестилась на иконы,
вздохнула, неспешно двинулась встречать.
Олекса уже разворачивался во двор. Заскрипели, распахиваясь, створы
ворот, метнулось радостно-испуганное лицо - сгоряча не узнал, кто такая, -
заторопился, забилось сердце, и, пока вылезал, увидел, понял - весь дом
уже на ногах.
Янька и Онфимка выскочили на крыльцо:
- Батя, батя!
Унеслись в дом. В сенях встретила прежде мать, ткнулась в грудь,
всхлипнула.
- Радость у нас, Олекса!
Отступила, седая, сияющая, строгая, повела очами на невестку,
скрещивая руки. Домаша стояла, вся трепетно подавшись вперед. Шагнул
Олекса, бережно принял теплый живой сверток. Грудным, звенящим,
срывающимся голосом подсказала:
- Сын, Олекса! - и тоже заплакала.
Олекса посмотрел на крохотное личико, большие бессмысленные глаза -
тенью прошло воспоминание о первенце, умершем до года, - бережно отдал.
Мать приняла ребенка. Обнял жену, огладил по голове и плечам загрубевшей
рукой. Теперь дети. Они уже прыгали от нетерпения, ждали очереди:
восьмилетняя Янька и шестилетний Онфим. Тут так и повисли на руках.
Подросли!
- Ты, Янька, гляди невестой скоро будешь!
- Онфима пора грамоте учить! - отозвалась мать.
- С сенами управимсе, а там и за псалтырь, а?
- А я уже буквы знаю, ты мне, тятя, буквицу купи, а то Янька не дает
свою!
- Всё деретесь? Ужо куплю!
Только четырехлетняя Малуша пряталась, забыла отца и теперь глядела
боязливо. Подхватил и ее, поднял. Испугался вдруг: заплачет? Нет,