люди  бежали, пригибаясь в кустах.  По  ним вдогонку  били пулеметы,  и  над
согнутыми  спинами  мгновенно  сверкало.  Но  лес  был  рядом.  Темный,   он
приближался из метели. Лес! Жизнь!.. И вдруг оттуда в упор ударили автоматы.
И  люди  заметались  в  красных,  зеленых,  желтых  огненных струях,  бьющих
отовсюду.  Вспышки  на  исказившихся лицах.  Вспышки  на снегу. Крик ужаса и
боли.
   -  За  мной!  - властно закричал Васич, заглушая все голоса. И  те, кто
упал на снег, и те, кто полз, увидели,  как он встал перед ними во весь свой
рост с яростным лицом и автоматом в поднятой руке, словно заслонив их  собою
от пуль и немцев.- За мно-ой!
   Васич бежал, прижав к  боку бьющийся в ладонях  автомат. Он не видел  -
знал, чувствовал, что за  ним, рядом с  ним в  едином слившемся  крике бегут
люди  на выстрелы, выставив перед собой огненные трассы  пуль. В метели  все
сшиблось, смешалось.  Каски.  Распяленные в  крике  рты.  Рвущиеся из  земли
огненные вспышки гранат. Чье-то черное, вскинутое взрывом тело...
   Среди деревьев, с  шипением впиваясь  в  стволы, неслись  расплавленные
струи металла. Но это уже вслед, вслед... Лес распахнулся навстречу.
   А в  трех километрах отсюда  огневики,  посланные вперед рыть орудийные
окопы, все еще долбили мерзлую землю. Скинув шинели на снег, распоясанные, в
одних шапках,  с ремнями  через плечо,  они работали без перекура:  командир
батареи торопил  их, поглядывая на  часы.  Потом и он сам взялся за кирку. И
когда  взмахивал  ею   над  головой,  под  мышками  обнажались  темные,  все
увеличивающиеся круги. У солдат от потных спин шел пар, и от земли, там, где
пробили мерзлый слой, тоже подымался пар, и она казалась теплой на ощупь.
   Все  время, пока они работали, южнее, недалеко где-то, слышен  был бой:
разрывы снарядов и частая пулеметная и автоматная стрельба.  Но здесь, перед
ними, где ожидался прорыв танков,  фронт  был устойчив, только чаще обычного
взлетали над передовой ракеты.
   Эта  непонятно  отчего возникшая  южнее  и  все  усиливающаяся стрельба
будила тревогу.
   К  пяти часам,  когда  окопы  были закончены, бой  прекратился. Солдаты
разобрали шинели, сидя  в свежих ровиках, горячими  от лопат и  кирок руками
свертывали  цигарки,  курили, жадно  насасываясь табачным дымом  впервые  за
много часов.
   Притоптав сапогом  окурок, командир  батареи вылез  на  бруствер, долго
стоял,  вслушиваясь  в ночь. Северный ветер  свистел над равниной, а  пустые
орудийные окопы порошило снежком. Еще  гуще стала темнота перед утром. Время
близилось к шести. Дивизион все не шел.
   И  никто из них -  ни  командир  батареи, ни эти  солдаты, отдыхавшие в
затишке,- не знали, что и они сами, и вырытые ими окопы - все это было уже в
тылу у немцев.
   Двадцать шесть человек собрал Васич в лесу. Двадцать шесть оставшихся в
живых, не понимающих хорошенько, как после всего они еще  живы. В порванных,
обожженных  шинелях  они  сидели  на  снегу,  держа  автоматы  на   коленях,
неотдышавшиеся,  размазывали по лицам пот, грязь  и кровь, и многие  даже не
чувствовали еще, что ранены.  Кто-то страшно знакомый,  без шапки, стоял под
деревом на  коленях, горстью хватал снег и прикладывал к виску.  Снег тут же
напитывался кровью, он  отбрасывал его,  сгребал горстью  новый и прижимал к
виску. По  щеке  его  текли растаявший снег и  кровь, телогрейка на груди  и
колени ватных брюк были мокры. Проходя мимо, глянув в лицо, Васич узнал его: