праздника, уступать ей народную площадь.
   В противоположность официальному празднику карнавал торжествовал  как  бы
временное освобождение  от  господствующей  правды  и  существующего  строя,
временную отмену всех иерархических отношений, привилегий, норм и  запретов.
Это был подлинный праздник времени, праздник становления, смен и обновлений.
Он был враждебен всякому увековечению, завершению  и  концу.  Он  смотрел  в
незавершимое будущее.
   Особо важное значение имела отмена во время карнавала всех  иерархических
отношений. На  официальных  праздниках  иерархические  различия  подчеркнуто
демонстрировались: на  них  полагалось  являться  во  всех  регалиях  своего
звания,  чина,  заслуг  и  занимать  место,  соответствующее  своему  рангу.
Праздник освящал неравенство. В противоположность  этому  на  карнавале  все
считались равными. Здесь - на карнавальной площади -  господствовала  особая
форма вольного фамильярного контакта между людьми, разделенными  в  обычной,
то  есть  внекарнавальной,  жизни   непреодолимыми   барьерами   сословного,
имущественного, служебного,  семейного  и  возрастного  положения.  На  фоне
исключительной  иерархичности  феодально-средневекового  строя   и   крайней
сословной и корпоративной разобщенности людей в условиях обычной жизни  этот
вольный фамильярный контакт  между  всеми  людьми  ощущался  очень  остро  и
составлял существенную часть общего карнавального мироощущения. Человек  как
бы перерождался для новых, чисто человеческих отношений. Отчуждение временно
исчезало. Человек возвращался к себе самому и ощущал  себя  человеком  среди
людей. И эта подлинная  человечность  отношений  не  была  только  предметом
воображения или абстрактной мысли, а реально осуществлялась и переживалась в
живом  материально-чувственном  контакте.  Идеально-утопическое  и  реальное
временно  сливались  в  этом  единственном   в   своем   роде   карнавальном
мироощущении.
   Это временное идеально-реальное упразднение иерархических отношений между
людьми создавало на карнавальной площади особый тип общения,  невозможный  в
обычной  жизни.  Здесь  вырабатываются  и  особые  формы  площадной  речи  и
площадного жеста, откровенные и вольные,  не  признающие  никаких  дистанций
между общающимися, свободные от обычных  (внекарнавальных)  норм  этикета  и
пристойности. Сложился  особый  карнавально-площадной  стиль  речи,  образцы
которого мы в изобилии найдем у Рабле.
   В   процессе    многовекового    развития    средневекового    карнавала,
подготовленного  тысячелетиями  развития  более  древних  смеховых   обрядов
(включая - на античном этапе - сатурналии), был выработан как бы особый язык
карнавальных форм и  символов,  язык  очень  богатый  и  способный  выразить
единое, но  сложное  карнавальное  мироощущение  народа.  Мироощущение  это,
враждебное всему готовому и завершенному, всяким претензиям на  незыблемость
и вечность, требовало динамических и изменчивых ("протеических"), играющих и
зыбких форм для своего  выражения.  Пафосом  смен  и  обновлений,  сознанием
веселой относительности господствующих правд и властей проникнуты все  формы
и символы карнавального языка. Для него очень характерна своеобразная логика
"обратности" (a  l`envers),  "наоборот",  "наизнанку",  логика  непрестанных
перемещений верха и низа ("колесо"), лица и зада,  характерны  разнообразные
виды пародий  и  травестий,  снижений,  профанаций,  шутовских  увенчаний  и
развенчаний. Вторая жизнь, второй мир народной культуры строится в известной
мере как пародия  на  обычную,  то  есть  внекарнавальную  жизнь,  как  "мир
наизнанку". Но необходимо подчеркнуть, что карнавальная пародия очень далека