Посланец покачивал головой и приговаривал:
     - Ай-ай, это потрясающе. Целые сутки вы ходили по минам. Ни пост, ни самолеты не заметили вас.
     - Может быть, и заметили, однако не доложили по начальству, и нам пришлось идти в Акутан. Потеряно впустую восемь суток во время войны.
     - Ай-ай, я разберусь, выясню.
     Через час капитан второго ранга любезно раскланялся и покинул судно. Я взял с полки книгу и, расположившись поудобнее в кресле, стал читать. Через 10 минут в каюту постучал еще один моряк. Этот был чином пониже. Он пришел с какой-то книгой, в которую записал мой рассказ о злополучных событиях 23 декабря.
     Переводчик между тем рассказал мне о порядках на острове. Кроме сухого закона здесь строгая военная цензура. Офицеру в чине майора поручен просмотр всей корреспонденции. В каждой части есть человек, которому передаются письма в незапечатанном виде. По большей части это священник в военной форме. О просмотре корреспонденции личному составу базы объявлено официально. Издается газета с надписью: "Вынос газеты за пределы острова категорически запрещен". Для посылки газеты родным и близким был выпущен специальный новогодний номер.
     Наконец я остался один.
     Но стук в дверь раздался снова. Опять переводчик, и с ним военный в чине армейского капитана.
     Капитан представился и попросил меня рассказать о событиях 23 декабря. Пришлось все повторить.
     Добросовестно заполнив страничку в записной книжке, капитан с гордостью сказал:
     - Наши летчики 1-го и сегодня, 4 января, бомбили Парамушир. С последнего полета летчики недавно возвратились. Все живы и здоровы, а бомбы оставили японцам... Приезжайте к нам в гости,- пригласил капитан.- Летом у нас хорошо, озера, речки, ловится рыба, есть форель. Даже трава растет,- закончил он с усмешкой,- похожая на овес. Лето есть лето, а сейчас январь на дворе. Как ваши первооткрыватели, русские мореходы, заметили, здесь всегда осень. И летом может быть снег и зимой дождь. Так и живем.
     Он сказал еще, что адмирал Флетчер справедлив, но строг и что все его побаиваются.
     На следующий день грузовые операции закончились, буксиры немедленно отвели нас на рейд, и мы отдали якорь на глубине 30 саженей.
     Баржу привели только вечером. К 9 часам вечера мы взяли 66 тонн дизельного топлива и, не теряя ни минуты времени, двинулись в путь. Порт назначения - Сиэтл, там мы должны выгрузить остальной груз - руду. Как я уже говорил, руда вызывала у меня беспокойство. Плавучий груз мы, увы, оставили в Адахе. Руда увеличивала остойчивость. Центр тяжести, и без того низкий на лесовозах, еще больше понизился.
     Полученная в порту гидрометеорологическая карта на январь месяц предсказывала сильные ветры. Роза ветров была угрожающей.
     Что же сказать об американцах на Адахе? Как они приняли наш теплоход, как отнеслись к нам, советским морякам?
     Американцы приняли нас как союзников, и у нас об Адахе остались самые хорошие воспоминания: все делалось с душой, без всякого нажима.
     Рядовые американцы явно сочувствовали советским людям. Но, с другой стороны, в Америке действовали иные силы. Мне запомнились очень назойливые вопросы переводчика о Камчатке. Он приносил секретную карту полуострова, где с большой точностью были указаны названия с русским произношением. Он спрашивал меня, правильно ли переведены на русский язык названия мысов, маяков и поселков. Он говорил о какой-то школе русских переводчиков, существовавшей на Адахе. Повышенный интерес к нашей Камчатке мне показался странным...
     Тем временем снова почувствовалось море. Немного покачивало, дул шквалистый ветер со снегом. Пролив Унимак проходили при хорошей видимости.

Глава третья. Великий или Тихий океан

     В субботу, 8 января, вышли в Тихий океан. Ветер крепкий, с северо-запада. Пасмурно. Набегала зыбь. Кривая барометра ползла кверху, но вскоре стала падать, а ветер перешел на запад, потом к югу, постепенно набирая силу. К 5 часам утра 9 января восточный ветер достиг штормовой силы, зыбь быстро возрастала.
     Молим морского бога прекратить свои забавы.
     Вода в трюмах прибывает. Судно качает и с борта на борт, и с носа на корму. Такая качка называется смешанной. На вахте Розы Завельевны заклинило руль. Новое испытание, ниспосланное судьбой; мы совсем не заслужили. Остановили машину. Через полчаса механики устранили неисправности, и мы снова легли на прежний курс. Ветровая волна усилилась. Мы приближались к центру циклона.
     Когда наше отнюдь не маленькое судно поднималось на волнах, часть днища оголялась и словно повисала в воздухе. В стремительном своем падении, коснувшись воды, судно испытывало удары, потрясавшие его до основания. Когда оголялся винт, машина освобождалась от связывающих ее сил и грохот дизеля врывался в рев разбушевавшейся стихии.
     Временами корабль зарывался в белую кипящую пену. Сотни тонн воды обрушивались на палубу, и неопытному человеку могло бы показаться, что судно никогда больше не всплывет на поверхность моря. Но вот нос судна опять возникал среди волн, стремительно поднимался вверх, и вода с шумом сбегала в океан через штормовые шпигаты.
     Море заполнилось бурлящей белой пеной. Ветер срывал верхушки гребней, и соленая пыль окутывала судно и застилала горизонт. Вахтенный штурман записал в судовой журнал: "Жестокий шторм, 11 баллов. Зыбь до 9 баллов".
     В такую погоду мало кому удается заснуть после тяжелой вахты. Спать приходится по-особому, упираясь ногами в стенки каюты и бортики койки.
     Ночью по радио мы услышали радостную весть. Сегодня в Москве снова салют Победы. Наши доблестные войска штурмом овладели городом Белая Церковь - важным опорным пунктом обороны немцев... Это сообщение прибавило нам силы.
     Чтобы предохранить корпус, изменил курс к югу. На этом курсе хотя и адски качает с волны на волну, однако удары прекратились. А ветер все крепчает. К 16 часам 9 января он достиг ураганной силы. Теперь речь шла о том, чтобы спасти корабль от гибели.
     Старпом Петр Николаевич проверил запасы воды и продовольствия в спасательных шлюпках. Добавили мясных консервов и галет, хотя и Петр Николаевич, и боцман Павел Пономарев, помогавший старпому, прекрасно понимали, что спустить шлюпки в ревущее и грохочущее море вряд ли удастся.
     Расположившись между телеграфом и стенкой рулевой рубки, я размышлял о надвигающейся катастрофе.
     Корпус не выдержит, водотечность усилится, насосы не справятся с откачкой воды или засорятся отливные решетки... Кто же виноват? Конечно, капитан. Он не доглядел, не предусмотрел, не распорядился вовремя по правилам морской практики. Но вот, черт возьми, наш случай. Разве не предупреждал я начальника пароходства о недоброкачественном ремонте, не просил груза леса до порта назначения?
     Ну и кусай теперь себе локти и утешайся тем, что ты все это предвидел и не мог ничего изменить.
     Заглядывая вперед, оговорюсь, что через полтора десятка лет приказом министра ответственность капитана за аварию разделили между всеми лицами, участвующими в подготовке судна в рейс...
     Петр Николаевич с трудом открыл дверь, прижатую ветром, и вошел в рубку. В это время судно стремительно повалилось на борт, он, не удержавшись, поехал по мокрому настилу и очутился у меня в объятиях.
     - Запасы в шлюпках, на местах,- сказал он, отдышавшись,- и анкерки с водой.
     - Лево судно руля не слушает, руль лево не идет! - испуганно крикнул рулевой.- Смотрите, я положил руль влево.
     Действительно, аксимометр показывал всего 5°, и судно катилось вправо... Мы встретились со старшим помощником взглядами, Петр Николаевич молчал.
     По-прежнему дул ветер от востока-северо-востока ураганной силы. Огромные серо-зеленые волны поднимались и справа и слепа, и по носу и по корме. Барометр продолжал падать.
     Что делать? На этот вопрос должен дать ответ капитан, и дать немедленно.
     Громко и тревожно зазвонил звонок машинного телефона. Старпом взял трубку
     - Насосы не берут воду. Уровень воды в носовых трюмах поднимается.
     Судно сделалось игрушкой волн и ветра, да вдобавок плавучесть его будет ухудшаться с каждым часом.
     - Попросите стармеха в мою каюту,- помедлив, сказал я.- Пойдемте посоветуемся, что делать.
     Судовые часы показывали без малого час ночи.
     В каюте мне запомнились бархатные занавески на окнах, ложившиеся при качке почти горизонтально, и пенные потоки воды, катавшиеся с борта на борт. Что-то скрипело и постукивало внутри парохода, словно он охал и просил о помощи.
     Вошел старший механик Копанев. Все уселись по традиции у круглого стола.
     - Виктор Иванович,- без всякого вступления спросил я,- вы можете починить руль?