Вынул золотой портсигар  с  замысловатым  вензелем,  задержал  его  в  руке.
Похоже, он хочет спросить разрешения курить, но не решается.
   -  Пожалуйста,  я  -  сигару,  -  искоса  взглянув  на  папиросы,  сказал
полковник. Он подвинул к себе душистый деревянный  ящичек  и  взял  длинными
пальцами светло-коричневую гавану.
   Лицо полковника Курасова  было  продолговатое,  бледное,  холеное.  Сивые
волосы на пробор. Глаза голубые, недобрые. Гордая посадка  головы  придавала
ему надменный вид. Отличительный признак - родинки. Кажется, он весь  усыпан
коричневыми крапинками, маленькими и  большими.  Многие  говорили  ему,  что
родинки - к счастью.
   Николай Иванович Курасов давно в разведке. Он был честолюбив и  незнатен.
В гвардию по бедности не попал. Работа в разведке ему нравилась. Он  успешно
бил японцев и немцев на невидимых фронтах. В шестнадцатом году  получил  чин
полковника и заслужил особое доверие самого царя. С  тех  пор  прошло  шесть
лет. Не так уж много. Но это - война, революция, еще война. И вот он  здесь,
на краю света и России.
   Среди  офицеров  белого  лагеря  не  было  единомыслия.  Большинство   не
задумывалось над тем, что происходит, жило сегодняшним днем, стараясь урвать
для себя как можно больше. Лучшие погибли в боях. Остались  подонки  царской
армии, люди без  совести  и  чести.  Подобные  Курасову  встречались  редко.
Полковник любил Россию и боролся с тем, кого считал  врагом.  С  японцами  у
него старые счеты.  "Япония  давнишний  враг  России,  -  говорил  он,  -  и
сотрудничество с ней противоречит чести русского офицера".
   Во Владивостоке ходили слухи, что Курасов  знает  все  про  всех;  многие
генералы и чиновники побаивались его. Но он не все знал. Сейчас его особенно
заботили партизаны...
   - Что делала в  Аяне  шхуна  "Мария",  дорогой  Моргенштерн?  -  выпустив
облачко сигарного дыма, спрашивал полковник.  -  Не  скрою,  нас  это  очень
интересует.
   - На шхуну что-то грузили, - промямлил моряк.
   - Но что именно? По долгу службы вы должны знать!  -  В  голосе  Курасова
послышались нотки раздражения.
   - На шхуну грузили шерсть, господин полковник, я вспомнил...  записано  в
корабельном журнале. Да, да, большие мягкие тюки,  -  заторопился  старлейт.
"Зачем я им все же понадобился? - недоумевал он. - Этот полковник,  говорят,
помешан на красных. Но, кажется, меня трудно заподозрить в симпатиях к  этим
людям. Какого же черта тогда?.."
   - Вы можете поручиться, что грузили  именно  шерсть?  -  Курасов  заметил
растерянность офицера и со злорадством подумал: "Испугался, лейтенантик, а я
утешать не стану".
   - Мне сказал об этом сам шкипер. Я его вызывал на сторожевик. Его фамилия
не  то  Краюшкин,  не  то  Калачев  -  очень  русская   фамилия,   они   так
однообразны... - Моргенштерн помолчал, что-то соображая: -  Нет,  нет...  Ну
конечно же,  шерсть!  Но,  господин  полковник,  кто  вам  мешает  допросить
шкипера? Он все знает лучше меня.
   - Это невозможно. Шкипер сейчас далеко, ушел куда-то в Австралию,  и  нам
его не достать... Когда шхуна покинула Аян, вы помните?
   - Кажется, двадцать восьмого июня,  -  отозвался  моряк.  -  Мы  как  раз
отмечали в тот день рождение старшего механика.
   - Вам говорил шкипер, куда направляется шхуна?