так решил  капитан.  По всем гарнизонам разнесут нынешние  курсанты весть  о
нем, будут, служа, следовать его советам.

        2

     И  действительно,   молодые  офицеры   следующего  выпуска  привезли  в
отдаленные гарнизоны  вымышленные,  полувымышленные  и  правдивые истории  о
комбате Шелагине.
     Курсанты охраняли артпарк, склады, ДОС  -- дома офицерского  состава --
и,  разумеется, училище. Начальник его, полковник Набоков, назначил Шелагина
ответственным за караулы, и  капитан ежедневно являлся на развод, придирчиво
осматривал  оружие, форму одежды, придумывал, опрашивая, невероятные случаи,
которые  могли  произойти в карауле. Курсанты бодро отвечали, понуро брели в
караулку.  В кромешные  дожди, в снежные морозные  ночи не было  им покоя, в
любой момент ожидали  они нападения Шелагина. В глубоком снегу, завернувшись
в белый маскхалат, он подбирался к постам и как из-под земли появлялся перед
изумленными курсантами.  Все, кажется, тихо,  и  гроза караулов  Шелагин, по
донесениям  дневальных, "отошел ко  сну", можно,  пожалуй,  беспрепятственно
вздремнуть.  Но  не тут-то  было.  Часовой  у входа  не  успеет еще крикнуть
"стой!"  и  лязгнуть  затвором, а дверь в  караулку уже открыта,  и  Шелагин
опытным взором видит  все -- и  дремлющего караульного начальника, и лежащую
на  нарах бодрствующую смену,  и  винтовки, поставленные в угол.  Немедленно
начинался безжалостный экзамен по уставу караульной  службы, обнаруживалось,
что его-то курсанты и не знают.  Шелагин возмущался:  синенькую  книжечку он
знал слово  в  слово, запятая  в запятую.  Ни один комментатор  Шекспира  не
проникал  так глубоко  в дебри слов и поэтических  оборотов,  как делал  это
комбат,  толкуя  неясные  места  караульного  катехизиса.  От  этих  набегов
курсанты  свирепели,  вздрагивали на постах  от  каждого  шороха. Время было
трудное.  Училищные офицеры  имели  огороды  и выращивали  картофель.  Стало
традицией, что  курсанты помогали своим командирам копать  и окучивать. Этой
традиции капитан Шелагин следовать не пожелал. По весне он сам  вскопал свои
семь  соток,  курсанты  сунулись  было  помочь  --  и ушли  посрамленными  и
обиженными.  Такие причуды  даром не обходятся. Катю  некоторые  жены  стали
избегать, Шелагина упрекали в том, что он в служебном рвении своем переходит
границы допустимого.
     Кончился  летний отпуск,  взвод  горластых  и  крепких  парней  нацепил
звездочки  на  погоны и отправился по гарнизонам разносить истории  о  своем
комбате.  Пришло  пополнение, приняло  присягу, Степану  Сергеичу  достались
тихие,  вежливые  ребята. Потекла жизнь, которую называют повседневной. Катя
работала в госпитале, сын Коля подрос, бегал по утрам в детский сад. Батарея
Шелагина держала  первое место по успеваемости и дисциплине.  Степан Сергеич
глянет,  бывало, на ровный  строй курсантов, полюбуется порядком на утреннем
осмотре,  и  душа  возрадуется.  Ну,  годик еще,  ну,  два  --  и  сменит он
капитанские  погоны на другие, с  двумя просветами,  наступит новая полоса в
его жизни.
     Так  оно  и случилось  бы...  Но вот  однажды приказали Шелагину быть у
Набокова.  Степан Сергеич покрутился у зеркала и рысцой побежал к начальнику
училища. Кабинет Набокова  был  просторен и светел,  пол  навощен  и  матово
поблескивал. Комбат доложил о прибытии, выкатив  грудь, ожидал благодарности
или разноса. Набоков  рассеянно кивнул, продолжая задумчиво смотреть в угол.