для  души. Несмотря на пенсию и  бухгалтерский оклад денег ему  почему-то не
хватало, хотя  и  жил скромно.  Правда, его вскоре  из  конторы  уволили  за
что-то.  И  с  продажей  цветов на  рынке  не  все обстояло благополучно.  В
холодильнике  - самое необходимое, в книжном  шкафу - традиционные для  СССР
классики.
     Примерно  так  жил и  Бузгалин, месяцами  не покидал  дачи. Он  уже  не
служил, служба его, как и планы переустройства всей агентурной сети Северной
Америки, рухнула в тот день, когда он, брат Мартин, и Кустов, брат Родольфо,
пошли в 15-м отделении госпиталя  на штурм окна, за которым расстилался мир,
созданный для переустройства во благо  Высшей Справедливости. Кустова  тогда
увезли в Лефортово, а его -  откачали  в процедурной, и, доставленный домой,
утром вспомнив и обсудив вчерашнее, он пришел к выводу: новому  назначению -
не бывать! И как ему быть, если магнитофонная запись того, что происходило в
Бурденко, уже застенографирована, пропущена через пишущую машинку, изучена и
красный  (синий? коричневый?)  карандаш  задумчиво поставил  галочку  справа
(слева?)  от  гимна трудящихся; песнь,  с приложением  магнитофонной  ленты,
преподнесена специалистам,  которые найдут  и в словах и в мелодии  признаки
нормандского, скажем, диалекта старофранцузского языка. После чего можно - в
шутливой,  разумеется, манере  -  спросить  у  полковника  Бузгалина, почему
утаивал он знание этого языка. И о многом можно  спросить -  о шраме  на его
черепе, о котором сказал брат Родольфо, и есть ли этот шрам, нет его - такая
же загадка, как и пуля в  стволе березки на лесной полосочке возле дачи... И
- ночь в полицейском участке Праги. И - Миллнз, о  котором он ни словечка не
вымолвил  в  отчете; Кустов  расписал  американца в тончайших  подробностях,
начальству  достаточно  полистать  личное  дело Бузгалина,  чтоб  убедиться:
намеренное  утаивание  информации,  сознательное,  подлежащее  расследованию
сокрытие фактов...
     Есть  шрам  или  нет  -  так  и осталось  неизвестным,  потому  что без
каких-либо  медицинских   комиссий  полковник  Бузгалин   был  отправлен   в
распоряжение Управления кадров Министерства обороны, и означало распоряжение
это,  что отстранен он  от службы, которой отдал 28 календарных  лет.  Можно
было, конечно,  задержаться  еще  лет  на пять в действующем резерве, но уже
куплены  саженцы, уже  дядя Федя подсказал, как  окапывать  две  невымерзшие
яблони, и  однажды утром Бузгалин почувствовал себя  вдруг давно живущим  на
этой даче и недавно - на планете. Пенсия позволяла жить безбедно - по мнению
дяди Феди, но что такое богатство и что такое бедность -  Бузгалин так  и не
постиг. Яблонька,  на ВДНХ купленная, по осени  той посаженная,  дала первые
плоды, когда Бузгалин,  отведав их,  подался на  Урал, в  рабочий поселок, и
долго ходил по  кладбищу,  вспоминая могилы  в Джакарте.  И здесь  тоже были
иждивенческие  захоронения,  к  знатным  и   почившим  в  Бозе  людям  здесь
причислялись  главные  конструкторы,  генералы, ответственные  работники,  о
должностях  которых  говорили не  надгробные  скрижали,  а  толщина  и  цвет
мрамора. Марии  Гавриловне Кустовой сподобилось попасть  на аллею избранных,
заслуженная  учительница РСФСР уставилась на Бузгалина непроницаемо каменно,
выдав тем не менее страшную тайну - день  смерти, павший  на 26 августа 1974
года и предположительно на тот миг, когда сын  ее в  аэропорту Буэнос-Айреса
увидел заботливых сыновей фермера,  решившего гульнуть вдали от дома.  Пучок
свежих цветов примостился в подножье  памятника, и  только один  человек мог
принести   их  -   сын  Марии  Гавриловны,  заоравший  как-то   в  Лефортове
следователю: "Не черните мою мать!"