врожденная особенность.
По крайней мере три человека за столом читали тот эрзац уголовного
дела, что получили они от следователя, и председатель показал соседям справа
и слева нечто любопытное и лично его взволновавшее. Соседи согласно кивнули,
последовал вопрос:
- Среди ваших друзей и знакомых есть такой - Мартин?
Ни на секунду не задумавшись, Кустов ответил отрицательно - прежним
тусклым, бесцветным голосом. И продолжал спокойно сидеть: ноги чуть
расставлены, руки на коленках. И удивленно повернул голову направо, когда
вышедший из-за спины его Бузгалин подтянул к себе стул, сел рядом и принял
ту же позу, скосив на него глаза. Оба молчали. Застыли и люди за столом.
Настала тишина, и в ней - два безмолвствующих человека, от которых тишина
исходила угрозою, предвестием взрыва. Рука Бузгалина чрезвычайно бережно
протянулась к плечу Кустова, но не притронулась, а как бы попорхала, прежде
чем коснуться. И глаза обтекающе смотрели, глаза силились что-то спросить у
кожи, туго натянутой на черепе соседа... Глаза смотрели, и под оживляющими
струями взора в пустыне проснулась вроде бы заглохшая жизнь, трава пробилась
на холмиках макета, вода заполнила искусственные русла, посреди песков
забили ключи, быстро образуя зеленеющие оазисы, а в шелесте внезапно
выросшего леса послышалось пение райских птичек, располагающее его
обитателей к жалости и смирению... Что-то стало меняться в Кустове... Все за
столом напряглись, стараясь понять, что же все-таки изменилось в человеке, и
увидели, а затем и услышали тот протяжный зевок и хруст, что издается
человеком, когда на него нападает сонливость и он испытывает удушье от
недостатка воздуха. Внезапно обострились черты лица и стали отчетливы скулы,
подбородок и глазницы, из которых полился сразу померкший свет, и вдруг
послышался голос подсевшего к нему человека, который вопросил по-английски,
как выяснилось позднее, после тщательного прокручивания магнитофонной
записи, до сих пор хранящейся в архивах госпиталя:
- Брат Родольфо, ты ли это?
- Я! - разрыдался внезапно Кустов, и слезы обильно потекли, а плечи
сотрясались от волнений и перенесенных мучений, и успокаивающая рука брата
Мартина, погладив затылок, возложилась на страдающее темя. - Я... - со
всхлипом продолжал Кустов. - Брат мой, куда я попал?.. Я был в темнице, я
помню это, но ты же меня тогда вызволил из нее...
- Да, вызволил... - повторил брат Мартин и сам заплакал от сострадания.
- А потом предал тебя! Мне воздастся за это! Простишь ли ты меня, брат мой
любимый? Никого у меня нет, кроме тебя!
- А где мы, где мы? - рыдал брат Родольфо, озираясь и поражаясь, и брат
Мартин ответил:
- Мы на свободе... Мы вновь пойдем сражаться за Высшую Справедливость!
И мы победим! - заключил он по-португальски.
Он прижал его к себе и стал оглаживать; трепетные пальцы любовно
прикасались к лицу Родольфо, и каждая морщинка, каждая складочка причиняли
пальцам боль утраты того времени, когда оба они были еще в монастыре и
рядышком сидели в скриптории, наслаждаясь латынью. Три продольные линии на
лбу Родольфо заставили Мартина сокрушенно покачать головой, но истинную боль
доставила ему вмятина на черепе.
- Брат мой! Кто нанес тебе это увечье? Почему меня не было рядом? Я
тебя не уберег, мне и за то воздастся!