В полдень назначенного  дня он взял  в  ординаторской  халат и рядом  с
Терентьевым вошел в чей-то  большой кабинет. Пятеро - в белых халатах - сели
за длинный  стол, Терентьев  и Бузгалин устроились  на  стульях вдоль стены.
Председательствовал  моложавый  хозяин  кабинета, дважды  звонил  куда-то  и
удовлетворенно   соглашался  со  сказанным  ему.   Вопросительно  глянул  на
Бузгалина, потом на  Терентьева,  и тот что-то сделал со своим лицом - то ли
ужал  какие-то мышцы,  то ли скривился... Но и  того было достаточно,  никто
более на Бузгалина не смотрел, всех взволновало то, что сгоряча - в сердцах,
что  называется, -  произнеслось кем-то:  Гайдуков-то  - в  отпуске! Наконец
огласили  очередность:   Кустов  и  Митрофанов,  поскольку  на  Менташина  и
Кузовлева  документы  не  подготовлены,  а,  наоборот,  как  Кустов,  так  и
Митрофанов уже всем знакомы, Кустов трижды  содержался в  стационаре,  двое,
трое  и  пятеро  суток,  Митрофанов  вообще  здесь, но  лечащий врач его  на
консультации и будет через полчаса. Итак - Иван Дмитриевич Кустов, 1937 года
рождения, майор, Терентьев сейчас доложит, что и как...
     Чуть привстав и тут же сев,  нудно  и вяло  капитан  м/с Терентьев стал
докладывать,  и Бузгалину не надо  было вспоминать значения терминов, потому
что по  смыслу и тону речи было ясно: майор Кустов здоров, возникавшие ранее
психосоматические эффекты патологического характера не носят и...
     Ввели Кустова. Привезли его из Лефортова, был он в пражском костюме, но
без галстука; лет  на десять помолодел он за эти недели, сухая кожа обтянула
скулы,   шел  к  стулу  посреди  кабинета  легко,   с  учтивым  полупоклоном
приветствовал комиссию за длинным столом.  Но  без улыбки, понимал, куда его
привезли и  зачем. Сел на стул перед комиссией. Ни леса в нем, ни зверей, ни
вообще какой-либо живности  - пустыня, бескрайние  пески  или, точнее, макет
местности с  искусственными  холмиками, руслами  рек  и фигурками  людей  из
папье-маше. На вопросы отвечал не сразу, с небольшим раздумьем, и все ответы
его  свидетельствовали: человек правильно понимает и правильно  отвечает, во
времени и пространстве ориентирован. О присяге помнил,  о  работе,  то  есть
службе, много не говорил,  ограничился коротким  "справляюсь, хотя не всегда
получается". В Бузгалине он не увидел  того, с кем  больше месяца вояжировал
по  Америке,  Австралии  и  Европе, и не  мог  увидеть, потому  что с  дядей
Жозефины очную ставку  ему не  сделали,  и тот, следовательно,  благополучно
выскользнул из Праги  и  сейчас  -  это уж  точно -  не  на  Кубе.  Накануне
военно-врачебной   комиссии   все   средневеково-европейские,   пражские   и
мельбурнские  страсти  в нем увяли,  и  реальностью стала  присяга, нарушить
которую  он  не мог,  как не могли того  сделать  и  все  в  этом  кабинете.
Председательствующий  наклонился  к  соседу,  что-то  сказал, тот  поднялся,
глянул на дымчатый рентгенснимок, подошел  к Кустову, пальцами  помассировал
кожу  головы.  Тот спокойно отнесся к  этой процедуре, ничто не  дрогнуло на
лице  его и  не  могло дрогнуть, потому что  Иван  Дмитриевич Кустов был вне
себя, вне тела своего, он как-то безучастно посматривал на человека, который
сидел на стуле посередине большой комнаты. На вопрос о происхождении вмятины
на черепе ответил очень просто:
     - Она у меня от рождения.
     Председатель тягуче  впился в какой-то  документ, недоуменно глянул  на
испытуемого:
     - А не мог ли вам кто-либо в детстве нанести эту травму?
     Впервые голос Кустова дрогнул.
     - Повторяю,  - с  некоторым испугом произнес он,  - это  не травма, это