В полдень назначенного дня он взял в ординаторской халат и рядом с
Терентьевым вошел в чей-то большой кабинет. Пятеро - в белых халатах - сели
за длинный стол, Терентьев и Бузгалин устроились на стульях вдоль стены.
Председательствовал моложавый хозяин кабинета, дважды звонил куда-то и
удовлетворенно соглашался со сказанным ему. Вопросительно глянул на
Бузгалина, потом на Терентьева, и тот что-то сделал со своим лицом - то ли
ужал какие-то мышцы, то ли скривился... Но и того было достаточно, никто
более на Бузгалина не смотрел, всех взволновало то, что сгоряча - в сердцах,
что называется, - произнеслось кем-то: Гайдуков-то - в отпуске! Наконец
огласили очередность: Кустов и Митрофанов, поскольку на Менташина и
Кузовлева документы не подготовлены, а, наоборот, как Кустов, так и
Митрофанов уже всем знакомы, Кустов трижды содержался в стационаре, двое,
трое и пятеро суток, Митрофанов вообще здесь, но лечащий врач его на
консультации и будет через полчаса. Итак - Иван Дмитриевич Кустов, 1937 года
рождения, майор, Терентьев сейчас доложит, что и как...
Чуть привстав и тут же сев, нудно и вяло капитан м/с Терентьев стал
докладывать, и Бузгалину не надо было вспоминать значения терминов, потому
что по смыслу и тону речи было ясно: майор Кустов здоров, возникавшие ранее
психосоматические эффекты патологического характера не носят и...
Ввели Кустова. Привезли его из Лефортова, был он в пражском костюме, но
без галстука; лет на десять помолодел он за эти недели, сухая кожа обтянула
скулы, шел к стулу посреди кабинета легко, с учтивым полупоклоном
приветствовал комиссию за длинным столом. Но без улыбки, понимал, куда его
привезли и зачем. Сел на стул перед комиссией. Ни леса в нем, ни зверей, ни
вообще какой-либо живности - пустыня, бескрайние пески или, точнее, макет
местности с искусственными холмиками, руслами рек и фигурками людей из
папье-маше. На вопросы отвечал не сразу, с небольшим раздумьем, и все ответы
его свидетельствовали: человек правильно понимает и правильно отвечает, во
времени и пространстве ориентирован. О присяге помнил, о работе, то есть
службе, много не говорил, ограничился коротким "справляюсь, хотя не всегда
получается". В Бузгалине он не увидел того, с кем больше месяца вояжировал
по Америке, Австралии и Европе, и не мог увидеть, потому что с дядей
Жозефины очную ставку ему не сделали, и тот, следовательно, благополучно
выскользнул из Праги и сейчас - это уж точно - не на Кубе. Накануне
военно-врачебной комиссии все средневеково-европейские, пражские и
мельбурнские страсти в нем увяли, и реальностью стала присяга, нарушить
которую он не мог, как не могли того сделать и все в этом кабинете.
Председательствующий наклонился к соседу, что-то сказал, тот поднялся,
глянул на дымчатый рентгенснимок, подошел к Кустову, пальцами помассировал
кожу головы. Тот спокойно отнесся к этой процедуре, ничто не дрогнуло на
лице его и не могло дрогнуть, потому что Иван Дмитриевич Кустов был вне
себя, вне тела своего, он как-то безучастно посматривал на человека, который
сидел на стуле посередине большой комнаты. На вопрос о происхождении вмятины
на черепе ответил очень просто:
- Она у меня от рождения.
Председатель тягуче впился в какой-то документ, недоуменно глянул на
испытуемого:
- А не мог ли вам кто-либо в детстве нанести эту травму?
Впервые голос Кустова дрогнул.
- Повторяю, - с некоторым испугом произнес он, - это не травма, это