и доносящийся  из  четвертьвековой  давности  голос  инструктора, который на
вопрос "а  что  после?"  ответил завистливо: "Маслят собирать  будете!.."  В
беглом  обзоре поляны  с последующими крохоборческими поисками  грибов  было
умиротворяющее  повторение  всего  того, что  делалось в  командировках,  но
всегда со  счастливым исходом. Теперь этот исход здесь, среди  своих, путник
вышел из чужого  леса  и добрался до своего,  где все знакомо, где по запаху
узнается,  кто  свой,  а  кто  нет. С опятами пришел он  к дяде Феде, внимал
жалобам  гундосого инвалида  на  дурость  власти, что-то  опять запретившей,
произвел обмен  - корзина только что срезанных грибов на трехлитровую  банку
их  же, засоленных.  Почему-то  пошел, не заходя к себе и о банке  забыв, на
электричку,  проехал  три  станции,  вылез,  долго  сидел  на  платформе,  а
электрички катили и  катили мимо него в  Москву и обратно, - зеленые вагоны,
наполненные  тихой  болью,  самым  постоянным свойством  русских  душ. В уже
родной пятиэтажке  - то же ровное чувство  несчастья,  которого еще нет,  но
которое будет и которое надо пережить...
     Утром  поехал  в  госпиталь  имени Бурденко,  при  себе  имея не только
паспорт,  но  и  удостоверение  личности, которое  не понадобилось:  ни одна
охрана  не смела попридержать человека,  через  все посты проходившего  так,
будто  он на своем дачном  участке. 15-е отделение  -  анклав,  территория в
территории, как  Сан-Марино в  Италии, часовой  у  калитки;  кроме  обычного
госпитального запаха еще  и  что-то  заградительное,  ни  к  собакам,  ни  к
животным не относящееся, и оно, будто разбрызганное, пропитало все отделение
духом   чего-то   неземного.   Двадцать   дней   назад   следователь   вынес
постановление, майор  Кустов  И.  Д.  подлежал  освидетельствованию,  не раз
привозился  в   это   отделение,   имевшее   права   судебно-психиатрической
экспертизы.
     Капитан  медицинской  службы  Терентьев  И.  Т.,  лечащий  врач  майора
Кустова, человек, собиравший  все  заключения врачей -  от инфекциониста  до
невропатолога,  -  даже  взгляда  не  бросил  на  вошедшего  в  его  кабинет
Бузгалина,  бровью  не  повел,  орудуя  дыроколом  и  пересчитывая  какие-то
бумажки; что-то, однако, дрогнуло в нем, когда посетитель сел, не испрашивая
разрешения, и так же свободно закурил, себя так и не назвав. Дырокол убрался
наконец со стола, все бумажки свелись в некое  единство, сверху прихлопнутые
какой-то железякой, а сам капитан  м/с Терентьев унял рукоблудие и ждал, что
скажет  ему  тот,  кто,  конечно,  имел  право сказать,  внести  уточнение в
диагноз, который  ставился, конечно, ими, врачами, но с  оглядкой  на  некую
инстанцию,  не имевшую  названия, неизвестно  где расположенную и, возможно,
вообще не существовавшую.
     - Что с ним?
     С  кем  -  уточнять  не надо, капитан  м/с  Терентьев  все  понимал.  В
медицинской книжке  майора  Кустова  - полное благополучие, врачи  призывной
комиссии,  другие  врачи  многих  военно-медицинских комиссий,  специалисты,
ответственные за те или иные участки или  органы тела вплоть  до  жидкости в
суставных  сумках, -  все  в  один  голос уверяют  в полном здоровье,  нигде
никаких отклонений от нормы.
     - Когда комиссия?
     Продолжая сидеть - руки в карманах, ноги вытянуты, - Терентьев ответил:
     - Послезавтра.
     Бузгалин поднялся.
     - Так и я буду там, - произнес он.