порекомендовали лучших на континенте  врачей, то есть кубинских, она прибыла
на Кубу и застряла там  надолго,  сообщить  мужу о будущем ребенке она могла
только  через Москву, но и у той были свои трудности: Кустов-Корвин вышел из
режима связи.  Самого его, когда-то пылко желавшего ребенка, решили все-таки
держать в  неизвестности. Сигнала всей агентуре ложиться над дно, зарываться
в  ил  дано  пока  не  было.  О  близящемся  провале  всей  агентурной  сети
Центральной Америки  сообщать военной контрразведке  не стали, чему  имелись
веские   доводы:  ситуация   тревожная   и  только   полное  выяснение  всех
обстоятельств  провала  даст  возможность  доложить  руководству о  принятых
мерах.  Сбивало с  толку и  то,  что  сообщенные  Кустовым  данные  о  новой
американской системе гидроакустического контроля  Западного  побережья  были
убедительными.
     Что  именно  предпринимать  - никто пока не  знал. Вспомнили о головных
болях,  мучивших -  по  уверениям Жозефины  -  Кустова уже  второй  год.  По
резервному каналу  связи  предателю Родины предложили пройти курс лечения от
них в здравницах Кавказа. Ответ был незамедлительным: "Климат не тот!"
     И - там же, в шифровке - вновь некто "Мартин", на него ссылался Кустов,
обосновав отказ: это "Мартину" не нравился климат, "Мартин", якобы известный
Москве, и рекомендовал Кустову отклонить приглашение.
     Квартира, где Бузгалиным читался  нескучный  роман,  была в  советском,
разумеется,  доме, планировка ее была  советской,  то  есть  рассчитанной на
непременную тесноту и настойчивое пожелание хозяев переехать в более удобную
и вместительную; в квартире  была  советская  мебель, но множество предметов
прямо указывало на западное происхождение их и род занятий хозяина - аппарат
разведки  под крышею (в  буквальном смысле)  посольства; одна  комната -  на
ключе,  она,  конечно,  набита коробками с вещами, приобретенными там,  куда
хозяина  посылали в  командировку.  Куда  именно  -  легко  угадывалось,  по
фотографиям   и   бытовой   мелочишке    восстанавливался   жизненный   путь
ответственного  квартиросъемщика.  Подполковник  или  полковник,  начинал  с
Аргентины,  послужил  там мало, был стеснен и денежно, и  в передвижениях по
стране, свидетельством  же  пребывания  в  ней избрал якобы  по забывчивости
оставленное у  радиоприемника  ресторанное меню  с экзотическими  названиями
блюд (от пучеро-де-гальино  до чурраско  и маниес, то есть самые обиходные и
простонародные,   какие   подают   в   каждой   пульперии,   но  все   -   с
умопомрачительными ценами). Но чем-то все-таки отличился, иначе не  перевели
бы в Париж.  Хорошо показал себя во Франции, заслужил сперва Лондон, а потом
Вашингтон,  чем гордился,  понарасставив фотографий: он  - у  Трафальгарской
колонны, он  - на смотровой площадке Эйфелевой башни,  он - в шезлонге и под
тентом на борту комфортабельного пассажирского трансатлантического  лайнера.
Разные  безделушки  намеренно разбросаны  по комнате, внушая гостям  мысль о
полной  погруженности  хозяина  в  западную жизнь.  Бузгалину же они внушили
подозрение, что  полковник  (или  подполковник) преподносил хорошие  подарки
руководству и кадровикам, только этим и отличаясь, а не успешными вербовками
или добычей сверхценной информации. Что в легальной разведке взятки возможны
-  не надо гадать и предполагать:  в России (и не только в ней) общественное
согласие достигается поборами и прочими укрепляющими державу сквернами.
     В том дворе, куда выходили полковничьи (или подполковничьи) окна и  где
гомонили  молодые  женщины, еще  не ведая, что кое-кого из них  примеряют  к
Форин Оффису, а  то и к госдепу, где резвились прыткие  школьники, - во двор
этот  ближе к  закатному часу  въезжал грузовичок,  весь день мотавшийся  по