уж гладко и ладно вычерчивался путь его к берегам  Штатов: настоящая легенда
должна быть корявой, а тут  все сходилось наилучшим образом,  каждая  деталь
подгонялась к другой безукоризненно, прямо указывая на деланность биографии.
Поэтому о природной  национальности  Иван помалкивал, до  истины  докопалась
нетерпеливая  Жозефина,  хотя  в  бразильском  паспорте  мужа  стоял  вполне
благоприятный, разрешающий житье-бытье где угодно штамп. Из  властей  Айдахо
она  вытрясла свидетельство  о рождении  бразильянца в рочестерской клинике;
Ивану не пришлось  клясться  на Библии в преданности американским идеалам, и
то хорошо...
     Трехкомнатная квартира, четвертый этаж, кресла под чехлами; еду, газеты
и папки личного дела майора Кустова  привозили по утрам; обживаться здесь не
хотелось,  Бузгалин  спал  в  кухне   на  раскладушке,  по   вечерам  слушал
настроенный  на Чикаго  "филлипс";  телефон  отключен, телевизор помалкивал;
где-то рядом был стадион, оттуда  доносились  крики матерых болельщиков,  но
уши  предпочитали тихие дворовые голоса, глаза с радостью посматривали вниз:
туда, под окна, будто  в тупик загнали  вагон электрички и  сняли крышу, все
пассажиры как на ладони.  Парнишки  возвращаются с вечерних  и дневных  смен
школ  и  заводов, и  среди  них те, кого отфильтруют,  возьмут в специальные
питомники, обучат умению слушать и видеть, на долгие годы забывать имя свое,
погружаясь в  чужой быт, становящийся родным.  И первой их любовью будет  не
девушка с  Марьиной Рощи или с  Ленинских гор, а куратор,  человек в Москве,
кому он  станет объясняться в любви  цифрами и буквами секретных  донесений.
Эти шифровки  чем-то схожи с  любовными  записочками из  дупла: запоминаются
сразу, с  одного налета глаз, каждое  слово  толкуется так  и  эдак,  иногда
кажется, что от шифроблокнота пахнет духами "Красная Москва"; составленное в
Москве сообщение - как письмо от любимой девушки, которая,  тебе не изменяя,
поглощена  все же  множеством неведомых забот; поводырю же московскому  иное
видится,  и не  может  не видеться,  редко  какой  куратор побывал  в  шкуре
нелегала.  Но  чтоб  держать того  в  повиновении,  надо  изображать  полное
всезнание,  лишь  оно убеждает изгрызаемого сомнениями человека  в том,  что
кто-то лучше его осведомлен о связях мистера N и шашнях его супруги. Отлично
сознавая,  что куратор с  потолка  берет информацию, человек  верит  каждому
слову его, потому что - кому еще верить? Так скрепляется телесная и духовная
связь, и агент, со всех сторон теснимый врагами, порою начинает беспокоиться
о  своем московском любимом: а он-то как  там - что в  семье его, хватает ли
денег на пропитаньице в полуголодной стране... Никто еще не воспел этот жанр
возвышенной лирики, эту драму  и трагедию тайной связи, эти страсти, которые
помнятся  до  конца жизни, эти бурные волнения,  когда идешь на выемку  так,
будто тебя  ждет возлюбленная,  готовая  отдаться!  Эти-то страсти  и  будут
воспеты полковником Бузгалиным - для чего надо благополучно вернуться из США
с целехоньким Кустовым и получить  новое назначение - кадры готовить; есть в
поведении человека такие не бросающиеся в  глаза странности, которые там, за
кордоном,  выдадут  его мгновенно:  упрятанный в  фонетике  акцент,  который
вымолвится  когда-нибудь,  манера  жестикулировать, плавать, ходить, то есть
все то, что  никаким последующим тренингом не выдавится и не поглотится; все
обычное,  повседневное человек не  замечает,  только выпирающие детали режут
глаз, высвечиваются на фоне тягомотины буден, и в отыскании таких деталей ой
как пригодится опыт  Бузгалина. Не только пестовать  смену,  но и наставлять
кураторов:  так нельзя, товарищи  офицеры, нельзя! Ибо очень неразумно ведут
они  подшефных,  прибегая порою  к недозволенному: сажают провинившегося  на