ПИСЬМА ИЗ АДА
   Автор неизвестен

   РОМАН

   Первое письмо

  Я почувствовал приближение смерти. После долгой болезни я, наконец, пришел в себя и был так слаб, что не мог двигать ни руками, ни ногами; глаза сами собой закрывались, язык прилип к небу, а голос был едва слышен. Окружающие меня, думая, что я в забытьи, говорили: "Он не страдает более!" Но именно тогда-то и испытывал я такие страдания, каких ни один человек не может себе представить. Смерть приближалась, но так мучительно-медленно, что этот миг казался мне вечностью.
  Где была моя вера? Когда-то верил я, но то было так давно! Теперь не было у меня никакой поддержки; я готов был уцепиться за соломинку, но ее не было. Не было ничего! Ничего - страшное слово! Есть еще другое слово, еще ужаснее, это - поздно! Передо мной развертывалась вся пройденная мною жизнь с устрашающей ясностью и силой. Мало хорошего я сделал, много зла; а теперь было уже поздно исправлять себя! Я избрал путь смерти, и было уже поздно возвратиться! Мои грехи терзали меня, но было поздно идти к спасению! Поздно! Поздно!.. Умереть в пятьдесят лет, когда жизнь еще улыбается, когда хочется еще наслаждаться ею!.. Зачем? Зачем так скоро?.. Смерть виделась мне во всем: и в полумраке моей комнаты, и на лицах близких мне, и в окружающей меня тишине. Я как будто живой лежал в гробу.
  Одна единая мысль утешала меня: "Моя участь не будет хуже участи других", - говорил я себе, и слова эти только показывают мою беспомощность: подражание другим ведь и так погубило меня! Но как описывать эту последнюю борьбу? Никто все-таки не в состоянии понять ее! Ад был в моей душе, и ад предстоял еще впереди! Тяжкий вздох, едва слышный стон... и меня не стало между живущими на земле. Я почувствовал себя освобожденным. Но где я был? Тьма и пустота окружали меня. Ни один луч света не достигал до меня, а между тем я видел туман, в котором находился. Меня обдавал холод, я скрежетал зубами и невольно вспомнил притчу о богатом, очутившемся после смерти в аду. Может быть, та же участь ожидает и меня? Но он, говорится, горел в пламени, а я дрожал от холода?.. Увы! И меня ожидал пожирающий огонь. Сначала я думал, что я еще жив, но скоро  убедился в том, что я только тень, призрак, что у меня нет ничего действительного, ни глаз, ни зубов, ни других частей тела; и прежняя сила воли, которой я гордился, покинула меня! В то время как на земле с торжеством хоронили мое тело, в то время как священник в своей проповеди описывал мои добродетели и говорил, что, наконец, я перестал страдать - я, уничтоженный, вступал в ад! Я спешил куда-то, не зная сам, на чем держусь, каким образом лечу, куда стремлюсь. Из тумана мелькали изредка тени домов, дворцов, даже целых городов. Я пролетал через них, не чувствуя препятствий. Вдали виднелся свет. Я встречал призраки людей, сначала по одному, потом целыми группами. Они говорили между собой страшными голосами, с ужасными выражениями лиц. До меня долетали слова: "Откуда? Что нового?" Неужели они ожидали рассказов от меня? Вопрос - куда? - мучил меня, а не откуда! Наконец я нашел уединенное местечко, где мог отдохнуть! Отдохнуть?!  Ах! Для меня не существует уж отдыха! Зачем был я так равнодушен? Зачем жил между небом и адом? Зачем не опомнился раньше? За несколько месяцев, даже недель было бы время спастись! Зачем ждал я до последней минуты, не уверовал раньше?    Я погубил себя лично, и п
олучил по заслугам награду! Я был так уничтожен, так несчастлив, а плакать не мог! Хотя бы найти одну слезу! Я надрывался, напрасно силился, чтобы в рыдании излить свое горе; все мое существо было измучено этой напрасной борьбой... Вдруг послышался мне незнакомый голос: передо мной стояла молодая женщина с ребенком на руках.
  - Напрасный труд, - сказала она мне с выражением глубокой печали на лице, - я сама не раз пыталась плакать, но здесь нет слез!
  Я чувствовал справедливость ее слов. Бывало, я мог плакать и не хотел, теперь я хотел, но увы, уж не мог! Она села подле меня, держа на коленях ребенка, и смотрела на него с выражением глубокой нежности и раздирающего горя. После короткого молчания она снова обратилась ко мне.
  - Не правда ли, - сказала она, - ребенок спит, он не умер?
  Я видел, что было мертвое лицо, но не имел духу сказать ей это, и ответил:
  - Конечно, спит. Дети всегда спят!
  - Конечно, спит, - повторила она и начала тихонько укачивать младенца.
  Я вздрогнул от звука собственного голоса, который слышал в первый раз.
  - Говорят, я убила его, - продолжала женщина, - ведь это пустая болтовня?
   Может ли мать умертвить собственного ребенка? - и она  судорожно  прижала
его к своей груди. Я не мог долее выдержать этой раздирающей душу картины  и
быстро удалился. Я, движимый невидимой силой, летел все далее и далее.  Этот
мир  теней  был   плотно   населен.   Повсюду   встречались   мне   какие-то
фантастические существа,  без  жизни  -  живые  тени.  И  везде  все  те  же
страдания,  раздирающие  мою  грудь...  но  о  них  довольно!  Я,   наконец,
остановился перед домом, показавшимся мне трактиром. В свете, бывало,  я  на
такие дома смотрел с презрением и знал их только по  имени;  теперь  же  все
было хорошо для меня. Я слышал, что в комнатах устроена была попойка, игра в
карты. До  меня  долетали  звуки  этого  веселья  ада.  Один  из  призраков,
казавшийся трактирщиком, сделал мне  пригласительный  знак.  Меня  привлекал
огонь, горящий в комнате, и я повиновался. - Разве вы не видите, что  в  дом
есть дверь? - сердито встретил меня трактирщик.  -  Я  замерз,  -  сказал  я
вместо ответа. - Дурак, зачем ходишь обнаженным? - ядовито усмехнулся мне  в
ответ этот человек, - сюда приходят лишь разодетые люди. Невольно вспомнил я
свой теплый халат и другие принадлежности туалета. Не  успел  я  подумать  о
них, как увидел на себе и халат, и туфли, и шапку, но не почувствовал  тепла
и остался нагим. Приблизясь тогда  к  камину,  я  пытался  согреть  замершие
члены, но и огонь не давал тепла. С досадой  отвернулся  я  и  услышал,  как
сидящие у стола потешались надо мной, называя болваном! Один из них протянул
мне ковш. Я не был никогда пьяницей, но тут я схватил с  жадностью  поданную
чашу и поднес ее к губам... Как выразить чувство,  охватившее  меня,  когда,
вместо вина, я нашел одну пустоту?! Везде все то же - пустота! пустота!  Мое
разочарование было, вероятно, написано на моем  лице  и,  видимо,  забавляло
окружающих, но в их веселье была какая-то тоска, фальшивая  нотка,  резавшая
мне душу. Игра продолжалась, а я погрузился в тяжелое  раздумье.  Наконец  я
обратился к угрюмому хозяину трактира.  -  Что  это  за  дом?  -  спросил  я
дрожащим голосом. - Мой! -  был  короткий  ответ.  -  Но  каким  образом  он
очутился  здесь?  -  спросил  я  опять.  Трактирщик  поглядел  на   меня   с
состраданием и несколько минут не отвечал. - Как очутился здесь?  Я  пожелал
иметь его, и он стоял уже передо мною.