штрих  нашего вольнодумного самочувствия тех лет. На  кафедре
стоял   большой  полый  гипсовый  бюст  Энгельса.  Догадливая
молодежь  постоянно прятала в него пару бутылок сухого  вина,
которое  после  окончания  рабочего  дня  выпивала.  Полагаю,
Энгельс   сам   бы   повеселился  над   таким   немолитвенным
использованием его изображения.
  Когда  был  введен курс научного коммунизма, то обязанность
читать  его по кафедральной разнарядке выпала мне, и  я  стал
исполнять   ее   следующим   образом.   Во-первых,   увеличил
историческую часть за счет всевозможных утопий от Платона  до
наших   дней  (чем  изрядно  повеселил  Кона)  и,  во-вторых,
совершил  редукцию  ряда  тем, вместо  “преодоления  различий
между  городом  и  деревней” читал “социологию  урбанизации”,
вместо “воспитания нового человека” - теорию личности, вместо
“мирного  сосуществования” - социологические теории  войны  и
мира,  вместо “экономического прогресса” - теории  Тейлора  и
Мэйо  и  т.  п.  Студентам  все это  нравилось,  и  жалоб  на
необычный  курс не было. Жалобы были только в другом  учебном
заведении  -  Институте повышения квалификации, где  я  читал
курс “Современная западная социология”. Кое-кто из слушателей
бегал   с  доносами  в  Василеостровский  райком  КПСС.   Мой
университетский  учитель профессор В. А. Штофф,  заведовавший
кафедрой   философии  в  ИПК,  гасил  напряжение  и  тактично
призывал  меня  к  осторожности.  Впрочем,  и  на  его   курс
“Методология   современного  научного   исследования”   также
жаловались  всякого рода малограмотные борцы за  незыблемость
канонов.
  Что  касается нашей социологии 70–90-х годов,  то  вероятно
следует  указать  на ряд особенностей этого периода,  которые
должны привлечь внимание будущего историка.
  1.    В    условиях   слабеющего   тоталитарного   общества
социологическая   наука,  призванная  помочь  воспроизводству
основных     политических    и    идеологических    ценностей
общественного  строя,  неожиданно стала средством  социальной
критики его догм и стереотипов, а позднее его преобразования.
Этот эффект не был кем-то спланирован и развивался спонтанно-
стихийно, но, информационно резонируя, он вызывал внимание  в
широких   кругах,   порождая  повышенный  интерес   к   самой
социологии.
  2. За эти годы были и неудачи - разгон Института конкретных
социальных  исследований,  но были и  достижения,  постепенно
сложился   ряд  серьезных  исследовательских  центров   -   в
Ленинграде,  Москве,  Новосибирске,  Свердловске   и   других
городах.  Шаги  институционализации за последнее  десятилетие
впечатляют. Ориентации были разными, наряду с “цепными псами”
идеологии были поклонники идеала “чистой” науки, увлекающиеся
самим  процессом  познания как некой  самоцелью.  Между  ними
помещалась “клиентурная” социология, которая временами давала
добротную   информацию  по  заказу,  но  часто  и  халтурила.
Проведено  за эти годы множество теоретических и эмпирических