Ученые никогда не пользовались у нас особенным уважением и популярностью, и
если они были политическими индифферентистами, то сама наука их считалась не
настоящей. Интеллигентная молодежь начинала обучаться науке по Писареву, по
Михайловскому, по Бельтову, по своим домашним, кряковым "ученым" и
"мыслителям". О настоящих же ученых многие даже не слыхали. Дух научного
позитивизма сам по себе не прогрессивен и не реакционен, он просто
заинтересован в исследовании истины. Мы же под научным духом всегда понимали
политическую прогрессивность и социальный радикализм. Дух научного
позитивизма сам по себе не исключает никакой метафизики и никакой
религиозной веры, но также и не утверждает никакой метафизики и никакой
веры[i] . Мы же под научным позитивизмом всегда понимали
радикальное отрицание всякой метафизики и всякой религиозной веры, или,
точнее, научный позитивизм был для нас тождествен с материалистической
метафизикой и социально-революционной верой. Ни один мистик, ни один
верующий не может отрицать научного позитивизма и науки. Между самой
мистической религией и самой позитивной наукой не может существовать
никакого антагонизма, так как сферы их компетенции совершенно разные.
Религиозное и метафизическое сознание, действительно отрицает единственность
науки и верховенство научного, познания в духовной жизни, но сама-то наука
может лишь выиграть от такого ограничения ее области. Объективные и научные
элементы позитивизма были нами плохо восприняты, но тем страстнее, были
восприняты те элементы позитивизма, которые, превращали его в веру, в
окончательное миропонимание. Привлекательной для русской интеллигенции была,
не объективность позитивизма, а его субъективность обоготворявшая
человечество. В 70-е годы позитивизм, был превращен Лавровым и Михайловским
в "субъективную социологию", которая стала доморощенной кружковой философией
русской интеллигенции. Вл. Соловьев очень остроумно сказал, что русская
интеллигенция всегда мыслит странным силлогизмом: человек произошел от
обезьяны, следовательно, мы должны любить друг друга. И научный позитивизм
был воспринято русской интеллигенцией исключительно в смысле этого
силлогизма. Научный позитивизм был лишь орудием для утверждения царства
социальной справедливости и для окончательного истребления тех
метафизические и религиозных идей, на которых, по догматическому
предположению интеллигенции, покоится царство зла. Чичерин[4] был
гораздо более ученым человеком и в научно-объективном смысле гораздо большим
позитивистом, чем Михайловский, что не мешало ему быть
метафизиком-идеалистом и даже верующим христианином. Но наука Чичерина была
эмоционально далека и противна русской интеллигенции, а наука Михайловского
была близка и мила. Нужно, наконец, признать, что "буржуазная" наука и есть
именно настоящая, объективная наука, "субъективная" же наука наших
народников и "классовая" наука наших марксистов имеют больше общего с особой
формой веры, чем с наукой. Верность вышесказанного подтверждается всей
историей наших интеллигентских идеологий: и материализмом 60-х годов, и
субъективной социологией 70-х и экономическим материализмом на русской
почве.
Экономический материализм был так же неверно воспринят и подвергся
таким же искажениям на русской почве, как и научный позитивизм вообще.
Экономический материализм есть учение по Преимуществу Объективное, оно
ставите центре социальной жизни общества объективное начало производства, а
не субъективное начало распределения. Учение это видит сущность человеческой