дороге, должен быть интересным и  страдать  сплином,  то  я  отправился  в
столицу  Пруссии  и  научился  там  интересничать.  Это  стоило  мне   два
фридрихсдора. Затем я поехал в Лондон и взял  учителя  сплина;  этот  плут
брал дорого, и вы можете мне верить или нет, но  я  отсыпал  ему  двадцать
гиней и к тому же должен был поклясться никому не выдавать секрета.
   После того как я овладел искусством интересничанья  и  сплина,  счастье
мне везде улыбалось. То я разыгрывал из себя англичанина, то новогрека, то
лежал, как дама, на софе и страдал мигренью; при этом  я  говорил  на  том
франко-немецком жаргоне, который был в моде в  начале  XVIII  столетия,  в
эпоху великой порчи  нашего  языка.  Интересничанье  заключалось  в  смене
костюмов и в сизокрапчатом немецком языке. Что касается сплина, то я возил
с собой повсюду камфору, чтобы постоянно его освежать.  Дело  в  том,  что
камфора придает бледность, и  скоро  я  выглядел  так,  точно  лет  десять
пролежал в гробу. Когда я однажды увидел себя в ручном зеркале, которых  у
меня в то  время,  когда  я  отдавал  дань  тщеславию,  бывало  всегда  по
нескольку штук, мне пришла в голову блестящая мысль. "Разве я не похож  на
труп?" - сказал я самому себе. "Буду выдавать себя за покойника".  Сказано
- сделано! Покойника немцы еще не видали. Да к тому же покойника, умеющего
так интимно болтать и рассказывать тысячи разных историй,  которые  всякий
живой человек может подобрать в любом сплетничающем светском салоне.  Стар
и млад, мужчины и женщины, ученые и  идиоты  теснились  вокруг  покойника;
вновь  ожила  старая  сказка,  в  которой  народ,   ликуя,   следовал   за
разукрашенным мертвецом. Черная магия извлекла  этот  вымысел  из  могилы,
чтоб обольщать толпу. Юноши с  вожделением  протискиваются  вперед,  чтобы
плясать  с  пестро  размалеванной  богиней  Венус;  все  дальше  и  дальше
завлекает сластолюбцев зачумленная красавица, которая благоухает  для  них
запахом цибета и амбры; наконец, на кладбище спадают  одежды  со  стучащих
друг о дружку костей, и страшный скелет  рычит  им  в  лицо:  Sic  transit
gloria mundi! (продолжал пребывать в качестве надушенного покойника  посреди  этой  самой
gloria mundi.  Сделавшись  такой  знаменитостью,  я  стал  объезжать  мир,
посетил мимоходом и Африку. В Алжире я превратился в араба по всем статьям
и после этого был гостеприимно  принят  в  семье  вице-короля  Египта.  Он
перешел со мною на ты, и я  должен  был  рассказывать  ему  тысячи  всяких
историй, которые он все, без исключения, принимал на веру. Затем в  Нубии,
недалеко  от  большого  водопада,  я  пережил  прелестное  приключение   с
бегемотом.
   Сижу я на берегу реки в камышах In naturalibus, т.е. как мать родила  -
иначе я в Африке и не ходил - и мирно поедаю свой завтрак. Вдруг  вылетает
на меня какая-то бестия-гиппопотам, и не успел я крикнуть: "Остановитесь!"
- как уже сидел у него в пасти. Я, однако же, сконцентрировал, несмотря на
быстроту, все свое присутствие духа и крикнул зверю в  пасть  в  ту  самую
минуту, когда он  собирался  меня  проглотить:  "Месье!  Месье!  С  вашего
позволения я литератор и к тому же дворянин!" Что же произошло? Можете мне
верить или нет, но эта добрая душа гиппопотам выплюнул  меня  на  месте  и
стал утирать слезы...
   - Чем? Чем? - крикнул барон.
   - Пальмовым листом, который этот честный скот держал в  передней  лапе,
после чего он покраснел и в смущении бросился бежать.  Вот  чего  достигли
вице-короли Египта! Даже гиппопотамусы питают там решпект  к  литературным