получило  ввиду   своей  философской  сложности.   "Философом"   эпохи  стал
Бельтов-Плеханов, который вытеснил Михайловского из сердец  молодежи.  Потом
на  сцену  появился  Авенариус[1]  и  Мах[2],  которые
провозглашены были  философскими  спасителями пролетариата, и гг. Богданов и
Луначарский сделались "философами" социал-демократической  интеллигенции.  С
другой стороны возникли течения идеалистические и мистические, но то была уж
совсем   другая  струя   в   русской  культуре.   Марксистские  победы   над
народничеством не привели к глубокому кризису природы русской интеллигенции,
она  осталась  староверческой  и   народнической  и  в  европейском  одеянии
марксизма. Она отрицала себя  в социал-демократической теории, но  сама  эта
теория была у нас лишь идеологией интеллигентской кружковщины. И отношение к
философии осталось  прежним,  если "не считать  того критического  течения в
марксизме,  которое потом перешло в  идеализм, но широкой популярности среди
интеллигенции не имело.
     Интерес   широких  кругов  интеллигенции   к   философии   исчерпывался
потребностью философской санкции ее  общественных  настроений  и стремлений,
которые от  философской  работы  мысли  не колеблются и не  переоцениваются,
остаются незыблемыми,  как  догматы.  Интеллигенцию  не  интересует  вопрос,
истинна  или ложна,  например, теория  знания  Маха,  ее интересует лишь то,
благоприятна или нет  эта  теория идее социализма, послужит ли  она благу  и
интересам  пролетариата;  ее  интересует  не  то,  возможна ли  метафизика и
существуют ли метафизические  истины, а то лишь, не  повредит ли  метафизика
интересам народа, не  отвлечет  ли от борьбы с  самодержавием и от  служения
пролетариату. Интеллигенция готова принять на веру всякую философию под  тем
условием,  чтобы  она санкционировала  ее социальные идеалы,  и без  критики
отвергнет всякую,  самую  глубокую  и  истинную философию,  если  она  будет
заподозрена  в неблагоприятном  или  просто  критическом  отношении  к  этим
традиционным   настроениям,   и   идеалам.   Вражда   к  идеалистическим   и
религиозно-мистическим   течениям,   игнорирование  оригинальной   и  полной
творческих  задатков  русской  философии  основаны  на  этой  "католической"
психологии. Общественный утилитаризм в оценках всего, поклонение "народу" --
то крестьянству,  то  пролетариату, -- все  это остается моральным  догматом
большей части интеллигенции.  Она:  начала даже Канта  читать потому только,
что критический марксизм обещал на Канте  обосновать социалистический идеал.
Потом  принялась  даже  за  с  трудом  перевариваемого Авенариуса,  так  как
отвлеченнейшая, "чистейшая" философия Авенариуса без  его ведома  и без  его
вины представилась вдруг философией социал-демократов "большевиков".
     В этом своеобразном отношении  к философии сказалась, конечно, вся наша
малокультурность,   примитивная   недифференцированность,   слабое  сознание
безусловной  ценности  истины  и  ошибка  морального  суждения.  Вся русская
история  обнаруживает  слабость самостоятельных умозрительных  интересов. Но
сказались  тут и задатки, черт положительных и ценных  --  жажда  целостного
миросозерцания, в котором теория  слита с  жизнью, жажда веры. Интеллигенция
не  без  основания относится отрицательно  и  подозрительно  к  отвлеченному
академизму,  к  рассечению  живой  истины,  и  в  ее  требовании  целостного
отношения   к   миру  и   жизни  можно   разглядеть  черту   бессознательной
религиозности.  И  необходимо   резко   разделить   "десницу"  и  "шуйцу"  в
традиционной психологии  интеллигенции.  Нельзя  идеализировать эту слабость
теоретических  философских   интересов,  этот  низкий  уровень   философской
культуры,  отсутствие  серьезных   философских  знаний   и  неспособность  к