вековья". Во всех ударах судьбы он винил только себя, свою бесконечно
греховную натуру. Маниакальная одержимость своими действительными
и воображаемыми грехами и фатальное неверие в возможность их искуп-
12
340                      Современная историография

ления дали исследователям повод предполагать у него душевную болезнь.
И все же, отмечает А. Я. Гуревич, Опицин оставался героем своего вре-
мени, лишь - что так подкупает историка - более свободным в плане
самовыражения.

В возрасте 40 лет Опицин пережил тяжелый душевный кризис. Он
заболел, и в долгом забытьи привиделась ему Дева Мария с младенцем на
руках. Взамен мертвого книжного знания она наделила своего избранника
знанием духовным, и Опицин переродился. Он "позабыл все былое и не
мог себе представить, как же выглядит внешний мир". После этого про-
исшествия он чудесным образом нарисовал множество рисунков, снабдив
их обстоятельными комментариями и не упуская при этом случая намек-
нуть, что сей дар ниспослан ему свыше. Как рисовальщик Опицин близок
обыкновениям своего времени. Другое дело - композиция. В порази-
тельных комбинациях рисунков, географических карт, схем, пересыпан-
ных какими-то набросками и автопортретами, Опицин складывает из
матриц традиции свои оригинальные смыслы - свободный от этой тра-
диции.

Как в омут головой, Опицин бросается в себя, в собственное "я". Он
страшный грешник, и его пессимизм безграничен. Он новый евангелист,
и его покаяния перерываются пароксизмами собственного величия. С ис-
тинной одержимостью возвращаясь к одним и тем же сюжетам, Опицин
приоткрывает свое видение универсума. Космос антропоморфен, "опици-
номорфен", Опицин космичен, не довольствуется скромной ролью центра
мироздания - весь мир без остатка помещается в его исполинской груди,
им исчерпывается. Проецируя свое "я" на универсум, Опицин распрост-
раняет на него свое душевное состояние. Мир бесконечно греховен, и все
зло мира - из его души. Так Опицин оказывается в незавидной роли кня-
зя тьмы.

Помимо опытов с пространством, Опицин составляет хронику своей
души. Погодно. Всякое внешнее событие жизни получает символическое
истолкование, отражающее обстоятельства его духовной эволюции. Был
иллюминатором - значит, "осветил" свое сознание. Голодал - очевид-
но, ощущал духовный голод. (Нечто новое. Мы помним, что, однажды
сформировавшись, люди высокого средневековья не знают за собой
внутреннего развития - например, тот же Гвиберт Ножанский.) А кто
может проследить свою духовную историю - хотя бы как "историю бо-
лезни", - может, с божьей помощью, вынести себе нелицеприятный при-
говор. Осознать, что он чудовище.

Как не похож наш космически субъективный визионер на благочес-